Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Печально и жутко немножко, и тихо-радостно, что оказалась возможность все снова увидеть, но как все воспринимается иначе с болью невозможности прежних переживаний» [385].

Наталью Ивановну утешало, что она могла в течение этого месяца чаще видеться с сыном, но у нее сложилось впечатление, что он «какой-то задерганный, нервный». При этом ей никак не приходила в голову мысль, что главную ответственность за это нес отец, дававший Льву непосильные задания, которые тот стремился во что бы то ни стало выполнить.

И Наталья, и сын относились к Льву Давидовичу с обожанием. В письме от 25 сентября говорилось, что, возвратившись от отца, Лева говорил ей: «Папа такой хороший», «Папу надо беречь». Да и сама Наталья очень волновалась о здоровье мужа, пожалуй даже несколько преувеличенно. Она писала: «Отсутствие вкуса даже к охоте и воспоминание о Принкипо говорят о крайней степени твоего переутомления», «Милый мой, ты предъявляешь к себе сверхчеловеческие требования и считаешь старостью то, чему в действительности надо поражаться, что ты можешь выносить на своих плечах столько .» [386]. Из писем видно, что Наталья заботилась о своем супруге, как о малом ребенке. Он же воспринимал заботу как нечто естественное, как необходимое условие плодотворного занятия той деятельностью, которой он себя посвятил.

Троцкий не считал супружескую верность коммунистической добродетелью, и у него были многочисленные, хотя и кратковременные любовные связи. Тем не менее нежное чувство к Наталье он пронес через всю жизнь. В дневнике периода пребывания во Франции, в котором политические впечатления перемежались с сугубо интимными заметками, как-то появилась запись мемуарного характера о первых месяцах знакомства будущих супругов: «Однажды мы целой группой гуляли где-то на окраине Парижа, подошли к мосту. Крутой цементный бык спускался с большой высоты. Два небольших мальчика перелезли на быка через парапет моста и смотрели сверху на прохожих. Н[аташа] неожиданно подошла к ним по крутому и гладкому скату быка. Я обомлел. Мне казалось, что подняться невозможно. Но она шла на высоких каблуках своей гармоничной походкой, с улыбкой на лице, обращенной к мальчикам. Те с интересом ждали ее. Мы все остановились в волнении. Не глядя на нас, Н[аташа] поднялась вверх, поговорила с детьми и так же спустилась, не сделав на вид ни одного лишнего усилия и ни одного неверного движения» [387].

Так сохранился этот эпизод в памяти Троцкого, так важно было ему сберечь в своем сознании и в своем сердце молодую Наталью через тридцать с лишним лет, когда она уже не могла подняться, как альпинистка, по крутому и скользкому подъему моста.

В середине апреля 1934 г. случайное происшествие сделало пребывание Троцкого в Барбизоне общеизвестным. Дело в том, что министерство внутренних дел дало Троцкому разрешение на проживание вблизи столицы только при непременном условии, что Троцкий будет соблюдать конфиденциальность. Местная администрация Барбизона не была поставлена в известность о том, что представляет собой иностранец, зарегистрировавшийся под фамилией Седов. Обычно связь с Парижем поддерживалась через Рудольфа Клемента, который ежедневно на мотоцикле покрывал довольно большие расстояния, чтобы отвезти письма Троцкого, забрать поступавшую на его имя корреспонденцию и привезти свежие газеты. Однажды Клемента, уже подъезжавшего к дому, где проживала вся компания, остановил полицейский, заметивший, что фонарик на его мотоцикле вышел из строя. Человек обычно твердый и находчивый, Клемент на этот раз растерялся, отказался назвать свой домашний адрес, вступил в пререкания со стражем порядка и в результате был препровожден в полицейский участок, где продолжал упорствовать. В итоге Клемента задержали для установления личности на ночь, но продержали в полиции 36 часов, подозревая в нем опасного преступника. Обращались с ним грубо, надели наручники, давали зуботычины. Мотоцикл тем временем был украден прямо у полицейского участка [388].

Троцкие были крайне взволнованы исчезновением своего сотрудника. Но на следующее утро исчез еще один секретарь Троцкого, отправившийся в магазин. Оказалось, что жандармерия, заподозрив, что в Барбизоне скрывается какая-то банда, устроила за подозрительным районом слежку, выставила засаду и получала новую добычу в лице второго сотрудника Троцкого. В результате оба задержанных вынуждены были назвать место своего жительства и сообщить, что с ведома министерства внутренних дел на вилле инкогнито проживает важный иммигрант. Не поверив сообщению и сочтя его уловкой «преступников», не связавшись с министерством, местные ретивые жандармы со злобно рычавшими собаками вторглись в дом в сопровождении жаждавших сенсаций корреспондентов газет. Троцкий был вынужден раскрыть свое инкогнито, и на следующий день французская, а за ней и зарубежная пресса распространила сенсационную новость о том, что Барбизон оказался колыбелью мировой революции. В Барбизон даже приехал прокурор Французской республики, удостовериться, что Седов — действительно Троцкий [389].

В марте 1935 г. Троцкий записал в дневник: «Вот уже скоро год, как мы подверглись атаке власти в Барбизоне. Это было самое комичное qui pro quo [390], какое только можно себе представить» [391]. Но комичного в этом приключении было мало. Власти были крайне раздражены раскрытием места пребывания Троцкого. Со всех сторон — справа и слева — на правительство начался натиск. С требованием изгнать Троцкого из Франции выступило полпредство СССР в Париже. Покинув Барбизон 16 апреля, Троцкие с ведома властей инкогнито провели несколько дней в Париже, а затем братья Молинье организовали переезд Троцких в крохотный отель на швейцарской границе. Здесь тоже Троцкие были узнаны и вынуждены были буквально спасаться бегством от любопытных. Несколько дней удалось спокойно провести в местечке Гран-Шартрез на реке Изер (притоке Роны), но и здесь их вскоре узнали журналисты, и Троцкие, в который уже раз, вынуждены были при помощи предприимчивых братьев Молинье поменять место жительства, перебравшись в окрестности Гренобля. После этого беглецы были устроены в доме учителя начальной школы М. Бо, который, хоть и был поставлен в известность о том, кого он будет укрывать, согласился предоставить свое жилье. Более того, к радости Троцкого оказалось, что и сам Бо, и некоторые его коллеги по школе и профсоюзу учителей сочувствуют идеям Троцкого, в результате чего состоялось даже несколько дружеских встреч. Когда же в Гренобле происходил съезд Объединенной федерации учителей, Бо пригласил к себе домой нескольких «надежных» делегатов предъявить им «живого Троцкого», и те с большим интересом задавали великому революционеру вопросы и дискутировали с ним.