Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Как в лихорадке, билась мысль, останавливаясь, как нарочно, на самых ужасных картинах большевизма. Там, где все это происходит, где люди потеряли человеческий облик и превратились во что-то ужасное, чудовищно страшное и гадкое, от чего бежали обезумевшие от страха десятки, сотни и десятки тысяч людей, там остались наши родные, близкие и дорогие нам люди, составляющие смысл всей нашей жизни. Они, быть может, погибают от холода и голода и подвергаются опасностям ужасов большевизма. Все это давило в душе страшной тяжестью и вызывало холодный пот. Мы были не в состоянии отогнать эти назойливые мысли, которые давили, как кошмар, от которого обыкновенно люди просыпаются в ужасе и им становится страшно в темной комнате.

Но это был не кошмар, а действительность. Это был кошмар, от которого не просыпаются. Все спят. Только доктор Любарский иногда зажигает свечку и, садясь, начинает крутить папироску. Мы закуриваем. Доктору не спится. Он оставил в Чернигове свою 13-летнюю дочь и не может забыть своего расстрелянного большевиками сына. С опущенной головой часами сидит старик на полу и не спит. Ночь тянется бесконечно долго. Комары, как назойливые мысли, жужжат возле самого уха и неотвязчиво проникают во все щели неприкрытого тела, впиваясь в него своим ядовитым жалом, как впивались в душу эти ужасные мысли, от которых не было сил избавиться. Личная жизнь отошла на второй план, поскольку, конечно, она не давала себя чувствовать невыносимыми неудобствами жизни. Гораздо сильнее чувствовалось все то, что осталось где-то вдали, как невозвратное прошлое, погубленное бессмысленно-глупо, бесцельно, дико и гадко. Мы устали. Устали не физически, а от сознания своего бессилия и всей окружающей обстановки.

* * *

Группа войск особого назначения расформировывалась. Части войск, бывшие на Кубани, были спешно переброшены на Крымский фронт, где у Каховки сильно нажимали красные. Дивизионный лазарет 2-й Кубанской дивизии ликвидировался. Мы ждали назначения в 7-ю дивизию, занимающую позицию на Днепре. Наступала осень. Ночи становились холоднее. Теплой одежды у нас не было. Сапоги были дырявые. Предстояла зимняя компания в обстановке походной жизни.

Ночевки на открытом воздухе пугали нас. Если мы выдержали зимнее отступление на Румынию и Кубанский поход, то естественно могли бы продолжать испытывать свои силы, но морально мы были подавлены. Мы шли на Кубань с надеждой выйти на пути, ведущие нас в родные края. Мы рассчитывали продвигаться вместе с войсками и раньше других быть у себя дома. Это решение созрело у нас еще в Болгарии, и мы твердо шли к своей цели. Теперь нужно начинать сызнова. Хуже нет, если человеку по пути его решений приходится возвращаться назад.

Окружающая нас атмосфера общественной жизни в значительной степени способствовала перемене нашего настроения. Надежда на скорую развязку событий и начало строительства государственной и общественной жизни с каждым днем слабела. Поскольку на фронте дела шли хорошо, настолько тыловая жизнь вызывала опасение за будущее. Возрастающая в колоссальных размерах дороговизна раскрывала ужасную картину аморальности и алчности всех, кто только мог так или иначе зарабатывать 27 .

В этом взаимном грабеже люди забыли все: и Родину, и свое положение, и тех, кто отдает все свои силы и безропотно умирает на фронте, и тех, чей стон доносится через фронт из рабоче-крестьянской России. Всеобщая спекуляция в сообществе с представителями наших иностранных союзников, как микроб общественной болезни, заменила прошлогоднюю эпидемию тифа. Эта зараза охватила весь тыл. Сотни тысяч и миллионы бумажных денег переходили из рук в руки, развивая жадность и грубо-эгоистическое отношение ко всему окружающему. Сорвать большой куш, не считаясь ни с чем, было вполне нормальным явлением. Оправданием служил несомненный факт падения курса рубля и курс иностранной валюты.

Вообще оправданий было много. Простой матрос имел за каждое заграничное плавание миллионы рублей. Бывший официант или прислуга покупали дом в Севастополе за полтора миллиона. Каждый торговец, комиссионер, фабрикант зарабатывал сотни миллионов рублей и в оправдание ссылался на падение курса рубля. Счет велся только на сотни тысяч и миллионы рублей и служил оправданием спекулянту так же, как оправдывался крестьянин, бравший за фунт яблок 1500 рублей и за один арбуз от трех до пяти тысяч рублей. Мы высчитывали, что если в среднем с дерева крестьянин имеет 5 пудов яблок, то за сад в двадцать деревьев он получит шесть миллионов рублей. Спекуляция дает спекулянтам колоссальные капиталы, и с ними конкурирует труд. Дневной заработок рабочего достигает 30-40 тысяч рублей. За рабочим тянется ремесленник, а за этим последним - все, кто только может что-нибудь заработать. В особо жалком положении находятся служащие, но и они стремятся в некоторой степени использовать спекулятивный метод. Купить за 10 тысяч рублей, чтобы продать за 50 тысяч рублей, считалось естественным и нормальным.

На этой почве развились в необыкновенном размере всевозможные кражи. Каждая вещь имеет громадную ценность. Украсть, например, старую простыню, которая расценивалась на базаре в 50 тысяч рублей, или кальсоны, стоящие 30 тысяч рублей, или даже пару носков, стоимость которых была до 10 тысяч рублей, представляло большой интерес. Кража развилась не только среди уличной толпы, но и среди интеллигентного класса населения. Во всех общежитиях процветала кража.

Воровали друг у друга везде и все, и главным образом одежду и белье. Мы оставляем совершенно в стороне спекуляцию высшего порядка - спекуляцию на иностранную валюту, доступную далеко не всем спекулянтам даже высшего полета. Это особый отдел спекуляции, покрытый тайной и составляющий монополию особой группы людей. Мы не будем повторять эти громкие имена, которые произносятся вслух на каждом перекрестке. Это теперь даже не позор, и в общественном мнении такой человек не подвергается остракизму. Он скорее герой, ловкач.

Вполне понятно, что эти люди жили роскошно, как комиссары в рабоче-крестьянской России, и ни в чем себе не отказывали. Обыкновенный пиджачный костюм стоил 800 тысяч рублей. Нам лично говорил портной, что от заказчиков нет отбою. Главными заказчиками у него являются простые матросы и вообще служащие в пароходстве. Спрос на шоколад, малая плитка которого в 1/8 фунта стоит 6000 рублей, был громадный, как равно раскупался и виноград, фунт которого повысился до 3000 рублей. Помимо спекулянтов главными потребителями этих ценностей были совершенно простые люди (простонародье). Вчера дворник нашего общежития, простой малограмотный человек, купил два живых гуся за 50 тысяч рублей и заплатил за доставку их с базара 7000 рублей. Этот случай был предметом нашего разговора вечером, и факт был проверен свидетельскими показаниями.