Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Последнее время положение их улучшилось, так как для них устраиваются общежития и открыты столовые, но зима прошла при суровых условиях. Конечно, в общежития попали далеко не все, и очень многие живут еще по-скотски. Мы были свидетелями, как они провели зиму. Оказывая гостеприимство русским беженцам, местные жители тем не менее не забывали и себя и брали за клетушки такие безумные цены, которые можно назвать только бессовестною эксплуатацией беженцев.

Для большинства, конечно, было недоступно нанять комнату, и потому приходилось нанимать или койку в общей с хозяевами комнате, или место на койке, где уже спал другой квартирант. Это самый распространенный способ устроиться, и громадное большинство студентов устраивалось именно так. В. С. Подрешетников жил, кажется, дольше всех таким образом, наняв место на койке рядом с железнодорожным служащим (стрелочником), который поставил ему условием, чтобы он ложился спать вместе с ним не позже 9 часов вечера. Конечно, многие студенты нанимают комнаты сообща и живут в ней по несколько человек. Тем не менее студенты находятся в лучшем положении, чем рядовые беженцы. Они получают пособие по 400 динар в месяц, в то время когда беженцы получают всего 240 динар.

Мы приведем здесь конкретный пример, который лучше всего покажет, как живут беженцы. Мы будем говорить об окончивших в прошлом году Харьковский институт институтках, приехавших в Загреб продолжать образование в высших учебных заведениях. Мы познакомились с ними случайно. К. А. Кутепова, прошлогодняя наша соквартирантка, сестра которой служит классной дамой в Харьковском институте, сначала приютила барышень у себя, но в ее комнате не хватило места, и она обратилась к нам с просьбой приютить на несколько дней одну из них; Кутепова имела основание. Наша квартира состояла их трех комнат с кухней, и к тому же у нас в кухне стояла кровать, которую К. А. Кутепова получила в пользование от сербских дам-благотворительниц. А. Д. Младенцева (так звали институтку) поместилась у нас в кухне.

На следующий день во время обеда кто-то постучался в двери. На наш голос «войдите» в кухню вошла барышня, спрашивая профессора Краинского. Минуту спустя брат звал меня к себе в комнату и познакомил с Т. Н. Куколь-Яснопольской, родителей которой мы знали по Харькову. Оказалось, что К. А. Кутепова устроила Яснопольскую гувернанткою в хорватскую семью. Татьяна Николаевна сразу понравилась хорвату, и он с места в карьер начал за ней грязно ухаживать. На третий день между супругами разыгрался скандал, после которого Куколь решила немедленно покинуть эту семью. Вечерело, когда Яснопольская вышла на улицу.

К Кутеповой идти было далеко, и она, зная, что Младенцева устроилась у нас, решила зайти к подруге. Яснопольская просила нас приютить ее на несколько дней, пока она не найдет себе места. Мы предложили ей поместиться на одной койке с Младенцевой, и она была счастлива. В тот же вечер выяснилось, что обе они имеют в кармане всего лишь по нескольку крон. На следующий день они уже ели приготовленный мною борщ с кашей, и ели его с аппетитом.

С болью в душе мы слушали вечером рассказы этих молодых девушек об эвакуации в 1919 году Харьковского института благородных девиц. Детей эвакуировали, чтобы в лице их сохранить русскую женщину, будущих матерей, и уберечь их от растления их большевизмом. Пять вагонов харьковских институток следовали с эшелоном беженцев, и дети пережили то, что испытали покинувшие свою Родину русские люди. Месяц жили они в нетопленных товарных вагонах, с двойными нарами, как в берлоге, голодные, вшивые, грязные, трясущиеся от холода и покрытые своими шубенками. В Новочеркасске после небольшой передышки к ним присоединилось еще два вагона донских институток. Из Новороссийска, где было оставлено 12-15 девочек, заболевших в пути сыпным тифом, институтки были посажены на пароход для следования в Болгарию. В Варне институт пробыл более месяца, и это было тяжелое время для девочек. Появились эпидемии свинки, кори, скарлатины, и полуголодные девочки, валяясь на полу здания французского пансиона, почти все переболели. К счастью, умерли только пять девочек и сын заведующего хозяйством.

Только в Сербии, в Турском Бечее, где обосновался институт, дети нашли покой и стали продолжать учиться. Куколь-Яснопольская была оставлена в Новороссийске в числе заболевших сыпным тифом и потом с тремя подругами через Константинополь направлена в свой институт. Судьба остальных сыпных институток неизвестна. Т. Н. Куколь-Яснопольская отлично играет на фортепиано, и это заставило меня принять в ней большое участие. Я просил В. Н. Стремоухову принять ее под свое покровительство и был очень рад, что Куколь понравилась Вере Николаевне. Барышни ждали пособия и жили у нас. Младенцева тотчас же поступила на медицинский факультет, а Куколь - в консерваторию и «Торговачку». У нас уже жил студент-медик Н. Н. Харин (георгиевский кавалер), товарищ Кирилла Алчевского, которому мы дали приют, пока он не устроится. Он спал на полу в моей комнате возле печки.

Мы собирались по вечерам в кухне и за чайным столом вели бесконечные разговоры. Доктор Любарский, получивший место общинного врача возле Загреба (Сесветы), очень часто приезжал к нам «погреться», так как он жил в неотапливаемой комнате при общинном управлении и страдал от холода. Впрочем, у нас было тоже не тепло. Более 8-9 градусов мне натопить комнаты не удавалось. Любарский ночевал у меня в комнате на полу, и Н. Н. Харин уступал ему место возле печки.

Скоро у нас образовалась целая компания русских. Прибывший в Загреб из Греции профессор С. И. Бертников (из Саратова) прямо с вокзала пришел к брату и просил приютить его временно у себя. Он ночевал тоже на полу, рядом с моей койкой. Почти одновременно с ним к нам приехала дочь генерала П. В. Верховского, председателя нашей колонии в Костайнице, Кира Петровна Крестовоздвиженская, с которой мы списались, что она приедет на две недели лечить зубы и остановится у нас.

Очень часто у нас, кроме того, ночевали знакомые, приезжавшие по делам в Загреб. Так, например, в этот промежуток времени дважды останавливался у нас В. Г. Колокольцов, бывший министр земледелия при гетмане. Он спал на полу в комнате брата. Часто мы засиживались по вечерам за общим столом в кухне и вели наши беседы до глубокой ночи, в особенности в те дни, когда профессор Бертников был в настроении и своими рассказами увлекал общество.

Ужин был скромный. Выдуманный мною соус из картошки с луком был, по-видимому, очень вкусный, потому что сколько бы я ни приготовил, все поедалось без остатка. Мы жили так почти два месяца, и наши гости, видя, что они никого не стесняют, не торопились с устройством. Но вот неожиданно стряслась беда. Наше общество обратило на себя внимание окружающих. Профессор Микуличич, патрон моего брата, пригласил к себе Н. В. и заявил ему, что квартира при университете предоставлена ему, а не отведена для русских, и предложил к вечеру освободить квартиру от посторонних. «Но помилуйте, как я, русский человек, могу отказать в приюте своим - русским, и в особенности коллеге профессору Бертникову?» - говорил Н. В. «Это не приют для русских», - ответил хорват, и к вечеру у нас осталась только одна Кира Петровна, которой буквально некуда было деваться. Институток приютила сестра милосердия Крестинская, служившая в военном госпитале.