Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Тем не менее отношение к нам в этот вечер было исключительным. Первым сказал тост униатский священник. Это был хвалебный гимн русскому народу, представителей которого он видит перед собою. Речь была в высшей степени сердечная, искренняя и трогательная. Потом в таком же духе говорил капитан и г. Хараминчич. Господична была очень довольна и сама была готова сказать еще больше, как выразилась она, но беда в том, что она не обладает даром слова. Мне напомнил этот вечер оказанный нам прием в Костайнице. Никто не заставлял этих людей излагать свои чувства по отношению к русским людям, и это убедило нас, что в данном случае мы находимся среди людей, действительно хорошо относящихся ко всему русскому.

Вообще очень трудно бывает быть объективным и согласовать те противоречия, которые наблюдаются на каждом шагу в этом отношении. Еще труднее разбираться в личных переживаниях и впечатлениях, под влиянием которых вырабатываются настроения и соответствующий взгляд на окружающую обстановку. Мы привыкли считаться только с фактами и воздерживаемся руководствоваться в своих суждениях личными симпатиями и антипатиями. И в этом отношении особенно трудно уловить истину там, где сталкиваются противоположные мнения тех, кто излагает свои впечатления.

Казалось бы, что проще - ответить на вопрос, как живется русским беженцам в Югославии. А тем не менее вы встретите в этом отношении совершенно противоположные мнения. Есть много русских, отлично устроившихся и, можно сказать, ассимилировавшихся и растворившихся в чужеземной среде, и они кроме хорошего не видят ничего. Я встречал беженцев, которые так далеки были от русского вопроса, что даже не знали в свое время, что в Болгарии избивают, убивают и арестовывают русских беженцев. Не знали они и о том, что в Сербии, в Скупщине возбуждался вопрос об изгнании русских беженцев из Сербии.

Мы много думали по этому поводу и не могли бы отказаться ни от одного из положений, приведенных нами выше в своих записках. Но вместе с тем мы считали бы крайне несправедливым умолчать о тех фактах, которые могли бы привести к суждению об исключительно хорошем отношении к русским беженцам и русским людям вообще.

Наше первое впечатление по прибытии в Югославию было отличное и, конечно, оставило глубокий след в нашей душе. Это был первый этап нашей беженской жизни, и нам думалось, что русские люди в Югославии будут поняты и найдут достойный приют. Тем более это казалось так, что со всех сторон приходилось тогда слышать, что русские приняты хорошо и приветливо. Но разочарование наступило очень скоро. И здесь многие расходятся во мнении.

Одни говорят, что виноваты сами беженцы, не сумевшие себя поставить и своими поступками нарушившие создавшееся первоначально настроение. Другие видят причину недружелюбного отношения к представителям царской России в большевизме в низах и национальной нетерпимости в интеллигентных слоях населения. Мы смотрим несколько иначе на это явление, не отрицая, конечно, справедливости приведенных мнений.

На наших глазах и чуть ни с первых дней нашего пребывания в Югославии произошла большевизация и демократизация всей Европы. Если в Югославии власть еще не выпала из рук людей государственных, как это случилось в Англии и Франции, то общественная жизнь этот сдвиг уже получила. Не только аристократический, но и средний элемент уравновешенных, культурных людей стушевался. Народ проникся демократическими тенденциями опрощения и уравнения, а низы сплошь заражены большевизмом. Конечно, при таких условиях русские беженцы, представляющие собою царскую Россию, не пользуются симпатиями.

Ярким выразителем этого настроения явилась в 1922 году Болгария, где демократия и большевиствующий элемент учинили погром русского беженства только за то, что он является представителем прежних устоев сильного и великого государства. Конечно, среди болгар были отдельные личности и группы лиц, не сочувствующие этому движению, но голос их уже не имел значения.

Любопытно, что, несмотря на крайне убогий вид русского беженства и жизнь впроголодь, ему завидуют. «Вы буржуи», - говорит нам простонародье, а в демократических слоях интеллигентного общества тоже понятие выражается злобным восклицанием: «Вы аристократы». Когда мой брат был болен, живущий по соседству с нами столяр, казалось бы, почтенный человек, говорил Тане, что он будет очень доволен, если доктор умрет: «Пусть бы тогда его жена и брат работали так, как мы работаем, а то сидят и ничего не делают».

Это положение людей - когда-то богатых и стоявших в социальном отношении выше их - не может проститься. И это чувствуется во всем. Профессор Микуличич возненавидел моего брата не за то, что он «врангелец» или контрреволюционер, а за то, что в России требуется стаж и научные работы для того, чтобы быть профессором, и мой брат это имеет, тогда как здесь это не требуется, и Микуличич - профессор без научных работ. Конечно, он демократ, ибо в демократической стране можно не иметь научных работ и быть профессором. И нам кажется, что во взаимоотношениях русских беженцев и наших братьев славян это явление играет большую роль, чем политика.

Моему брату, человеку с именем, бывшему директору двух правительственных психиатрических больниц в России, министерство предложило, по их же словам, самый худший врачебный участок в Хорватии, где не хотел служить ни один хорватский врач. И когда впоследствии на вопрос мой брат ответил, что он доволен своим положением, в министерстве пожимали плечами и с изумлением передавали друг другу: «Он доволен».

Русские в Югославии, и в частности в Сербии, бесправны и даже стеснены в свободе передвижения. И мы вспоминаем, как хорошо жилось сербам, чехам и тем же хорватам в России. Вспоминаем мы часто и отношение в России к нашим братьям-сербам, бежавшим во время войны в Россию. Н. И. Волкова, много работавшая в Херсонской губернии в комитете по делам сербских беженцев, говорила нам, что она состояла попечительницею школ, устроенных для сербских детей беженцев. «Они у нас не голодали», - говорила она. Теперь Н. И. Волкова сама нуждающаяся беженка и невольно, говорит она, сравнивается положение сербских беженцев в России и русских беженцев в Югославии.

Обидно и грустно становится, когда вдумаешься в это положение. С прошлого года началась тяга русских из Югославии во Францию. В конце 1924 года эта тяга обратилась в массовое переселение, а после падения правительства Пашича, когда в Сербии ожидался погром русских, это переселение обратилось в бегство русских из Сербии. Нам писала М. В. Тарасова из Белграда: «Нас скоро будут бить, и мы с мужем едем поэтому во Францию». Правда, это бегство было неудачным, так как русские прибыли во Францию накануне развала ее и попали чуть не в худшее положение, встретившись там с большевиками, но такова уж судьба русских беженцев.