Виктория Лепко - Вне игры

Здорово, да? Вот ужас!

А вскоре и на работе тебе начинают тыкать в нос этим «Кабачком». «Как вы можете играть Лидочку в «Свадьбе Кречинского»?! Вам надо уйти из «Кабачка». «Какая же она Лиза в «Живом трупе»? Это же пани Каролинка!» А в кино: «Ну что вы мне подсовываете эту Каролинку? Ну это же несерьёзно!»

Но ты уже не можешь вырваться из этого порочного круга. И надо опять и опять доказывать, что ты актриса. И что у тебя есть своё, ни на кого не похожее лицо, и в жизни, и на сцене.

Помните годы так называемого застоя? Нет? А годы промышленного стриптиза? Это когда заходишь в магазин, а там все полки голые. Нет? Не помните? А когда за водкой и вином надо было часами стоять в очереди?

Кстати, я тогда этого тоже как бы не знала. Так как не очень этим интересовалась. Так, иногда принесёт кто-нибудь в дом вино в подарок, и хорошо. А тут мне самой надо было идти в гости к мужчине. Ну, я и решила: «Куплю коньяк, и прекрасно». Подошла я к винному магазину и ужаснулась. Очередь такая, что если в неё встать, то можно будет уже на день рождения не идти. В основном стоят в первых рядах алкаши, которым портвейн нужен или ещё что-то в этом роде. Смотрю, женщин практически нет, а интеллигентных мужчин тоже не густо. Впереди очереди милиционер. Он следит за порядком. Набралась я храбрости, подошла к нему и говорю: «Позвольте мне зайти в магазин, посмотреть, что там есть». Милиционер оказался покладистый, пустил. Вошла я в магазин, и первый, кто меня встретил, была местная уборщица со спитым лицом и со шваброй в руках. Глаз у неё уже налитой был. Машет она шваброй прямо всем по ногам. Я от неё еле ускользнула и давай смотреть, к кому бы обратиться с просьбой. Народ толпится, к прилавку не подойти, а в кассу тоже длинная очередь. Подошла я к одному приличному молодому человеку и тихо так ему говорю: «Вы не могли бы мне бутылку коньяка купить? Какого-нибудь хорошего». Он говорит: «Конечно, куплю». — «Я вам сейчас денег дам», — говорю я и вдруг чувствую: мне швабра прямо по сапогам машет. Обернулась я возмущённо. «Вы что делаете?» А уборщица мне так зло: «А ты чего без очереди лезешь?!» Я ничего ей ответить не успела, а молодой человек мне говорит: «Вы идите на улицу, я вам коньяк куплю, а там расплатимся». — «Спасибо вам большое». И пошла к выходу. Только хотела из двери выйти, смотрю, народ милиционера оттолкнул и, буквально с озверевшими лицами и с какими-то ругательствами, на меня несётся. А у дверей уборщица стоит со шваброй, как со знаменем в руках — ну, прямо с картины «Свобода на баррикадах» — и пальцем на меня показывает: «Вот эта без очереди пролезла!» «Ну, — думаю, — всё! Сейчас меня растерзают!» Страшно стало, жуть! Вдруг из этой толпы выскакивает мужичонка с сизым лицом, в чём душа держится, и хриплым таким голосом как крикнет:

— Тихо!!

Толпа сразу замерла, а он продолжает:

— Это ведь Виктория Лёпко! Она сейчас своё шампанское купит, и всё.

Смотрю, народ зашевелился, улыбаться начали. А мужичонка этот как цыкнет на стукачку-уборщицу и кулаком ей так пригрозил, что она сразу шмыг за дверь и исчезла. Тут и милиционер подошёл, стал меня успокаивать, чтобы я не волновалась. В общем, вынесли мне этот коньяк, и я буквально на ватных ногах в метро пошла. «Господи! — думала я всю дорогу. — Какое счастье, что меня народ узнаёт».

Прошло столько лет с тех пор как закрылся наш «Кабачок», выросло уже два поколения людей, которые понятия не имеют, что это была за передача. Но ещё и сегодня мне улыбаются иногда на улице совсем незнакомые люди. «Спасибо вам, — говорят они, — мы вас помним и очень любим!» Я улыбаюсь им в ответ, и сердце моё наполняется радостью и любовью, как будто нас объединяет какая-то тайна. Спасибо тебе, «Кабачок»!

Вот мы все говорим: «Театр!» Говорим, говорим, пишем умные книги. Все пишем: и режиссёры, и актёры, и, с позволения сказать, театроведы, и т. д. и т. п. А что, собственно, это за штука такая, Театр? За что мы его так любим, ненавидим, презираем, обожествляем? За что? Чем он так важен для нас, что, один раз вкусив этого яда, мы уже не можем остановиться? Жить, видите ли, не можем без него! Теряем близких, дорогих нам людей, рискуем получить инфаркт или попасть в психушку. Нам бы остановиться, забыть о нём. Ан нет! Так и тянет к себе, так и болит, снится по ночам! И тут уж, право, не знаешь, что с ним, с этим Театром, делать. Любить его или ненавидеть? Но главное, что удивительно, вот ведь и я столько уже, казалось бы, написала, а ни на йоту не приблизилась к истине. А истина эта, словно линия горизонта, всё удаляется от меня. И понимаю я, что всё моё знание о Театре всегда сиюминутно и зыбко. Потому что Театр многолик и неуловим. И, очевидно, поэтому так прекрасен.

Но каждый Театр прекрасен по-своему. Сколько замечательных актёров играло на сцене Малого театра, не побоюсь сказать, великих! И каждый из них творил и создавал на глазах удивлённых зрителей свой, только ему открывшийся Театр.

А сколько разных режиссёров ставило там свои спектакли! И каждый из них, я уверена в этом, считал, что именно этот спектакль и есть настоящий Малый театр. Я за все годы работы в театре увидела тоже несколько выдающихся спектаклей. И даже имела счастье в них участвовать. Одним из них был «Маскарад» М. Ю. Лермонтова в постановке Л. В. Варпаховского. Все молодые актёры были заняты в нём. Оформление, выполненное художником Э. Г. Стейнбергом, на мой взгляд, удивительно точно выражало суть режиссёрского замысла. На фоне чёрного бархата двигались, под трагически звучащую музыку С. Прокофьева, пары в чёрных и красных масках. Костюмы изображали игральные карты. И на этом безучастном, безликом фоне разыгрывалась трагедия обмана. Нина, в исполнении К. Ф. Роек, была поистине «лучом света» в этом чёрном царстве интриг, сплетен и денег. Как она была царственно-невинна! Как по-детски смешлива и как трепетно беззащитна! И только вальс С. Прокофьева мог быть камертоном образа Нины и трагической нотой всего спектакля. К. Ф. Роек обладала уникальным тембром голоса. Она умела владеть им, как великий Паганини владел своей скрипкой. Её голос был одним из ведущих инструментов спектакля. Рядом с М. И. Царёвым — Арбениным, этим холодным и жестоким монстром, потерявшим рассудок от ревности, эгоистом, у которого украли любимую игрушку, Нина казалась нежным прозрачным мотыльком, случайно залетевшим в освещённую залу и бьющимся о стекло в поисках спасения.

Как я была счастлива, когда получила крохотную роль служанки Нины! Я стояла каждый спектакль за кулисами, пронизанная музыкой С. Прокофьева и голосом К. Ф. Роек, я летала, я умирала вместе с ней, я заболела «Маскарадом».

Прошло несколько лет, в спектакль вошла другая исполнительница. К. Ф. Роек вынуждена была по состоянию здоровья уйти из театра. Но я уже не мыслила себе жизни без «Маскарада». И вот однажды я подошла к Михаилу Ивановичу Царёву и попросила его послушать меня, как я читаю монолог Нины.