Евгений Шумигорский - Екатерина Ивановна Нелидова (1758–1839). Очерк из истории императора Павла I

Чарторыжский, бывший в это время в Москве, как адъютант великого князя Александра Павловича, выражается кратко: «государю дали понять, что он в опеке, что императрица и Нелидова царствуют его именем, и что в этом все убеждены. Ему представили девицу, более молодую и более красивую, чем Нелидова, — при том такую, которая не имела претензии управлять им. Все эти средства подействовали»… [202] Czartoryski: Memoires, I, 177. . Павел уехал в Казань, а семья Лопухиных стала готовиться к переезду в Петербург.

Для полного объяснения интриги приведем свидетельство самого Растопчина, что мачеха Анны Петровны, Екатерина Николаевна, была ранее в очень близких отношениях с Безбородко … [203] «1812 год в записках гр. Ф. В. Растопчина», «Р. Стар.» 1889. IV, 651.

Императрица и Нелидова «узнали свою беду», по выражению самой императрицы [204] Записки Мухановой, «Русский Архив», 1878, I, 308. , лишь на возвратном пути Павла из Казани, в городе Тихвине, куда 8-го июня Мария Феодоровна, вместе с Нелидовой, выехала на встречу Павлу Петровичу [205] Из камер-фурьерского журнала видно, что императрица в 10-м часу утра прибыла из Павловска в Тихвин и отправилась по Ярославской дороге на встречу государю. В 5-м часу пополудни государь прибыл в селение Горки, где встречен был императрицею с камер-фрейлиною Нелидовой, обер-камергером графом Строгоновым и обер-шталмейстером графом Зубовым. Пили кофе, и в 6-м часу государь отправился в путь в карете с императрицею. В 6-м часу их величества, приехав в Тихвин, посетили тамошний монастырь. Ночевали в приготовленном для высочайшего пребывания доме…». . Вернее сказать, это было пока только лишь предчувствие беды, еще не вполне сознанной и не выясненной, так как Павел Петрович, до приезда Лопухиных, следуя советам Кутайсова, не желал еще проявлять своих чувств и мыслей, получивших в Москве другое направление. Еще из Москвы он писал Марии Феодоровне о Лопухиной, сообщая в шутливом тоне, что девица Лопухина на бале объяснила ему свою любовь, и выражая свое негодование против «наглости» московских девиц. «Велико было удивление императрицы, — рассказывает фрейлина ее, Муханова, — когда при встрече Павел обошелся с нею холодно, а о девице Лопухиной отзывался уже совсем иначе» [206] Записки Мухановой, «Русский Архив», 1878, I, 308. . По словам одной придворной дамы, императрица выглядывала в это время до того похудевшей, что дама эта с удивлением заметила об этом Нелидовой, которая ответила ей, что императрица еще не оправилась со времени последних родов [207] Архив князя Воронцова, XV, 102. . Тем не менее, по наружности все шло хорошо и гладко. В Тихвине государь и государыня присутствовали при перенесении чудотворного образа Тихвинской Божией Матери во вновь выстроенную церковь монастыря, и затем дорогу до Павловска государь проехал большей частью в одной карете с императрицею.

Скрывать долго свое настроение было, однако, невозможно для такого непосредственного, несдержанного человека, как Павел Петрович. «Хотя Павел, по возвращении из Москвы, рассказывает Гейкинг, — довольно удачно скрывал свои тайные намерения и даже пожаловал подарки мнимым креатурам императрицы, однако некоторые слова, сорвавшиеся с языка у вернувшихся из Москвы лиц, возбудили подозрения относительно того, что замышлялось. Негодяи часто бывают болтливыми: это, может быть, благодеяние природы, снабдившей и ядовитых змей погремушками. О лопухинской интриге скоро узнали, хотя и притворились ничего не знающими. Меня поражало, однако, выражение лица Павла, когда он смотрел на свою супругу и на фрейлину Нелидову. Я сказал об этом одному из приближенных ко двору людей, но тот мне ответил: «Это только переходящая туча. Изволят дуться, но ненадолго». Наиболее поразило меня то, что креатуры Безбородко пошли в ход, постоянно получали знаки благоволения и резко критиковали финансовые операции генерал-прокурора, князя Куракина. Правда, что его вспомогательная касса для дворянства была неудачно придумана, но теперь стали распространять слух, что он, создавая это учреждение, руководится низкими раз-счетами личного интереса. Закулисные интриганы чувствовали, что их комедия может держаться и привести к желаемой цели лишь в том случае, если должности генерал-прокурора и петербургского генерал-губернатора будут в их руках. Прежде всего, поэтому, они стали подкапываться под князя Алексея Куракина и генерала Буксгевдена… План — окружить государя новыми людьми, как ни тщательно был скрываем, однако, не мог ускользнуть от проницательности многих, заинтересованных в деле; наконец, внезапное повеление г. Лопухину, который был сенатором в Москве, прибыл в Петербург, достаточно ясно указало на близкое развитие какого-то обширного проекта. Затем, государь так дурно обошелся с вице-канцлером князем Куракиным, что тот вследствие этого захворал. Императрица хотела было поговорить в его пользу, но этим тоже заслужила гнев своего супруга» [208] Heyking, 117–118. . Лично к императрице и Нелидовой Павел Петрович относился, однако, весьма сдержано и любезно, и жизнь в Павловске, с внешней стороны, текла обычной мирной колеей; в скором времени после возвращения Павла, по мысли Марии Феодоровны, в садах Павловска устроен был праздник, состоящий из целого ряда идиллических картин, иллюстрировавших стих Люцилия: «где можно чувствовать себя лучше, как не в недрах собственной своей семьи?» Осторожность Кутайсовской партии была так велика, что душа ее, Растопчин, продолжавший еще жить в Петербурге, 29-го июня выехал оттуда в Ливенскую свою деревню [209] Архив князя Воронцова, XXIV, 268. и там выжидал окончательных результатов своей интриги. Между тем, некоторые действия императрицы Марии Феодоровны вызвали явный гнев на нее Павла Петровича, и без того склонного, но своей подозрительности, всюду видеть неуважение к его особе и противоречие его воле. В конце июня, когда обыкновенно двор переселялся в Петергоф, Павел Петрович стал выражать нетерпеливое свое желание как можно скорее совершить это переселение. Степень удовольствия, производимого на императора его пребыванием в Павловске, была всегда для придворных меркой расположения императора к его супруге. К несчастью, случилось, что Мария Феодоровна заболела трехдневной лихорадкой почти в ту минуту, когда двор готовился к переезду в Петербург Подозрительный государь вообразил себе, а может быть ему внушили, что болезнь эта была лишь притворством со стороны императрицы, чтобы иметь предлог противиться его воле, стал резко выражать ей свое недовольство, и с того времени для Марии Феодоровны наступил целый ряд жестоких испытаний. Император, вышедши раз из границ сдержанности, не скрывал уже истинных своих мыслей и чувств даже от великого князя Александра Павловича.