Владимир Фромер - Реальность мифов

Дан внимательно на нее посмотрел и спросил:

— У вас есть кто-нибудь в армии?

— Сын, — ответила женщина и с гордостью добавила: — в Голани служит.

— Если бы вашего сына послали на опасное задание, то кого бы вы хотели видеть его командиром? Того, кто голосует за Ликуд, или самого лучшего? — поинтересовался Дан.

— Разумеется, лучшего, — удивилась женщина странному вопросу.

Меридор усмехнулся:

— Эхуд Барак и есть лучший.

В армии Барак был на своем месте…

1 января 1995 года Эхуд Барак снял военный мундир, который проносил 35 лет. Он не хотел сразу же входить в политические джунгли.

Как Атланту, избавившемуся от неимоверной тяжести, ему хотелось расправить плечи, отдохнуть, не разлучаться с семьей, переменить занятия.

В конце концов надо было подумать и о материальном достатке.

Ведь что главное в бизнесе? Сделать первый миллион.

Бараку с его связями это не составило бы особого труда.

Вся семья отправилась в Соединенные Штаты. Но стать миллионером Бараку так и не удалось. Он не успел еще наладить деловых контактов, как последовал звонок Рабина.

— Эхуд, — заявил премьер-министр, — ты мне нужен. Возвращайся немедленно.

И Барак вернулся. Как бывшему начальнику генштаба ему полагался годовой отпуск с сохранением оклада и разные льготы — в том числе финансовые. От всего этого пришлось отказаться.

Рабин форсировал события. Ему было нелегко. В левом правительстве Рабин был самым правым. Ему нужен был кто-то правее него, чтобы наладить устойчивое равновесие.

Барак был ему необходим.

— Эхуд, — сказал Рабин, принимая бывшего командующего в своей канцелярии, — ты хотел бы с годик попастись на вольных лугах. Я понимаю. Мне даже трудно объяснить тебе почему, но поверь моей интуиции: ты должен войти в политику уже сейчас. Немедленно.

И Барак не смог отказать человеку, которому был стольким обязан.

19 июля 1995 года Эхуд Барак получил портфель министра внутренних дел.

Он убеждал Рабина в необходимости замедлить темпы «норвежской перестройки» и объяснить народу, что происходит.

Палестинцы уже начали нас убивать, но Арафат еще не сбросил маску миротворца и выражал при каждом теракте великое негодование. Он даже арестовал наиболее рьяных убийц и держал их под замком в курортных условиях.

4 ноября выстрелами в спину был убит Ицхак Рабин.

Весь Израиль впал в шоковое состояние. Барак же воспринял произошедшее и как личную трагедию.

Вскоре Перес и Авода проиграли выборы.

Настал час Нетаниягу.

Отброшенная в оппозицию Рабочая партия поменяла Переса на Барака.

У нового лидера были проблемы с амбициозными партийными функционерами — но даже им было ясно, что только Барак может вернуть Аводу к власти.

Одно лишь его решение попросить прощения у выходцев из афро-азиатских стран за былую дискриминацию чего стоит.

Барак перстами прикоснулся к незаживающей нашей ране.

Этническая рознь — большая беда Израиля. Справиться с ней можно, лишь воскресив давно похороненное доверие.

В шестидесятые годы репатрианты из афро-азиатских стран столкнулись на обретенной родине с атмосферой презрительного высокомерия. Их не понимали, над их культурным уровнем смеялись, их посылали в районы, мало приспособленные тогда для жизни.

Все это возвело между братьями некое подобие Китайской стены.

Правительство Рабина, желавшее ее разрушить, вложило сотни миллионов шекелей в районы развития, но ненависть к Рабочей партии в этой среде не стала меньше.

Не деньгами искупается вина и не словами.

Поступок Барака был более красноречивым, чем сказанные им слова.

Как ни странно, даже среди рафинированных интеллектуалов его шаг встретил плохо скрытую враждебность.

Мол, нам извиняться?! Да было бы перед кем! И вообще, кто дал ему право просить прощения от нашего имени?!

Так, примерно, прореагировали некоторые отцы респектабельных семейств, кичащиеся своей порядочностью. Люди, пораженные расистскими бациллами, часто этого не осознают и весьма негодуют, услышав подобного рода обвинения.

Писатель и журналист Амнон Данкнер, рассердившись за что-то на выходцев из Марокко, заявил, что они ему не братья… Правда, тут же спохватившись, Данкнер публично попросил прощения за эти слова.

Его газетный босс, известный журналист с устойчивой либеральной репутацией, защитник прав бедуинов и «угнетенного арабского меньшинства», очень удивился. И спросил Данкнера:

— С чего это ты так унижаешься перед этими бабуинами?

Данкнер был настолько потрясен, что ушел из этой газеты. Потом, правда, вернулся.

Принципы — принципами, а семью-то кормить надо…

За несколько месяцев до выборов 1999 года из штаба лидера оппозиции Эхуда Барака мне позвонила приятная во всех отношениях дама и предложила написать эссе об этом человеке.

— По заказу не пишу. Не умею, — попытался я уклониться от этой чести.

— Это не заказ, а предложение, — настаивала она. — Мы ведь не выдвигаем никаких условий. Цензуры не будет. К тому же если вам понадобится интервью с Бараком, то — пожалуйста.

Интервью понадобилось. Перелопатив груды архивного материала, я хотел выверить впечатление и кое-что уточнить.

Ну а товарищ мой Саша Окунь, создавший вместе с Игорем Губерманом популярную радиопрограмму «Восемь с половиной», решил сделать о Бараке передачу.

К тому же ему тоже хотелось выверить впечатление от своей единственной встречи с Бараком.

Тут придется сделать небольшое отступление.

Как художнику, Окуню сродни мастера старой, столь любимой им итальянской школы.

Где только не возвышаются замечательные художники и музыканты подобно одиноким вершинам! Но Окунь считает, что только в Италии живопись и музыка, воплотившись в отдельных личностях, стали одновременно частью народного мироощущения.

К тому же он любит импровизировать на рояле, а его редкие вылазки в мир литературы вызывают тихую зависть у профессионалов пера.

Окунь — сибарит, гурман, ценитель аристократической утонченности.

Ему больше по нраву видеть, чем слышать. Его стихия — созерцание. Наслаждаясь музыкой, он успевает заметить, какой вереницей чувств отражается она на лицах красивых женщин.

На иерусалимском концерте Джессики Норман, примадонны мирового вокала, и встретился Окунь с Бараком, тогда начальником генштаба.

Сразу после концерта, очарованный дивным голосом Джессики, отправился Окунь за кулисы, чтобы выразить свой восторг. Его остановил телохранитель певицы. Объясняться было бесполезно. Ни один меломан не смог бы преодолеть этого препятствия.

И вдруг телохранитель почтительно посторонился, уступая дорогу человеку невысокого роста, поразившему воображение Окуня беглым, но выразительным сходством и со знаменитым императором французов, и с Карлсоном, который живет на крыше.