Евгений Войскунский - Полвека любви

30 ноября

…Вечером вчера был в ПДЛ творческий вечер нашего милого Арсения Александровича Тарковского. Хороший вечер. Читали стихи — свои и Арсения — Алик Ревич, Годик Корин, Евтушенко, Кома Иванов, пел две новых песни Окуджава (одна из них — о дураках, которые любят учить, и об умных, которых скоро «всех выловят», и о необходимости «усреднения»). Читал стихи Арсения Михаил Козаков. Великолепно сыграл А. Гаврилов опус позднего Скрябина и опус раннего Прокофьева, и от его могучих аккордов сотрясался и ездил взад-вперед «Стеинвей». Потом Гаврилов сделал Арсению поистине царский подарок — сыграл крохотную (но драгоценную) вещичку Моцарта, чудную каденцию, недавно найденную в Будапеште у потомка аристократической семьи. Неизвестный Моцарт! Гаврилов сказал, что это был, скорее всего, подарок женщине. Ах, как дивно прозвучал этот подарок!

Верно говорили выступающие, что Арсений Тарковский не позволил себе опубликовать ни одного посредственного стихотворения. Что он прочно связал себя с пушкинской традицией. (Я-то думаю, что Арсений весь — из Серебряного века нашей поэзии.) Он опубликовал свою первую книгу только в 1962 г., когда ему было 55 лет! До этого был известен только как переводчик. В заключение Тарковский долго читал свои прекрасные стихи. Я рад, что А. А. почтил меня — если не дружбой, то хорошим отношением. Очень люблю этого милого, доброго 75-летнего поэта.

В конце мая 1983-го летали с Гуревичем, Биленкиным и Берковой в Душанбе — на «Неделю фантастики». На третьем часу полета под нашим ТУ-154 возникло Аральское море. Облачность была негустая, и мы хорошо разглядели тускло-синий Арал с широкими белесыми полосами по краям — то была обмелевшая часть моря, соль, впитавшаяся в песок. Страшновато выглядело гибнущее море. Далее простерлись красноватые Кызылкумы, а за ними Гиссарский хребет со снежными шапками, и открылась Гиссарская долина, островки поселков — и наконец Душанбе.

Поселились в интуристовской гостинице «Таджикистан». Такое же название носил и фирменный кабоб (то есть кебаб), поданный на ужин в ресторане. Грянул джаз, и английские туристы, большая группа, пустились в пляс. («Совершенно забыли, — записал я в дневнике, — что у них творится в Ольстере».)

Очень много выступали — на душанбинских предприятиях, в лектории, в театрах. Нас возили в Нурек — с 300-метровой высоты знаменитой плотины мы смотрели, как синий Вахш втекает в водоприемники и, отдав свою силу турбинам, бурлит, вытекая из нижнего бьефа.

Но самым сильным — и тяжким — впечатлением было выступление в военном госпитале.

31 мая я записал в дневнике:

…И вот я увидел наших раненых из Афганистана. Конечно, легко раненные (тяжелые лежали в палатах) — их набился полный зал. Молодые ребята в пижамах и тапках. Я всматривался в их лица. В общем, обычные молодые лица — замкнутые и веселые, смышленые и туповатые, всякие. Но что-то, пожалуй, было в глазах… много повидавшие глаза. Будто тень прошлого.

Они скрывали свои увечья. Одного парня вызвали «на выход». Он поднял с пола костыли и пошел на одной ноге…

Я не стал говорить о фантастике. Рассказал им о «своей» войне. О том, как транспорт подорвался в декабре 41-го… о блокаде, о Кронштадте… Я от души пожелал им выздоровления и удачи… Кажется, мое выступление было эмоциональным…

Потом, когда встреча кончилась, я спросил черноволосого майора медслужбы (начальника госпиталя?) — какие ранения преобладают? Он сказал: огнестрельные и осколочные, но есть и ожоги, и баротравмы (т. е. когда взрывной волной обо что-то ударит…).

Тяжелое впечатление. И невысказанный вопрос: за что воюют эти парни? Мы-то знали, за что воевали, мы страну отстаивали от фашизма. А эти?..

Из моего дневника:

14 марта

…Медленно вызревает у меня новая повесть, ее действие происходит в первые месяцы войны на Ханко и — в наши дни. Читаю, думаю, записываю возникающие мысли.

…Позвонил Юра Тарский: вчера на пленуме правления СП Марков объявил о лит. премиях за 83-й год. Премия им. К. Симонова присуждена мне за «Кронштадт» — лучшее произведение на военную тему минувшего года. Еще Юра сказал, что было пятеро кандидатов. И еще: «Знамя» возражало, т. к. эта премия помешает «Знамени» выдвинуть меня на Государственную премию. Так-то. Я, конечно, очень рад. Такая неожиданная радость. А Госпремия… все равно ведь не дали бы… все идет своим — неопределенным? — путем…

17 марта

…Права Лидка, сделав любопытное обобщение: за маринистику у тебя «сплошные» премии: в 57 г. — премия за пьесу «Бессмертные», в 61-м (или 60-м, не помню) — премия журнала «Сов. моряк» за рассказ «Наш друг Пушкарев», теперь — за «Кронштадт». А за фантастику — никаких премий, одни неприятности.

Верно, верно…

Был я вчера у Аркадия Стругацкого. Аркашу ведь тоже… Казанцев в своей вонючей рецензии задевает — намекает, указывает на зарубежную публикацию «Гадких лебедей»… Аркаша хочет написать открытое письмо в «ЛГ». Ясно, что не напечатают, но — разойдется. А мне он кричит, чтоб я действовал по партийной линии — написал в КПК… «Ты член партии с огромным стажем, фронтовик! Ты наступать должен, а не обороняться!» И т. п.

Ох, надоело… Товарищи потомки, сможете ли вы понять, как трудно нам было? Какая мразь нас окружала, в какие скверные игры нам приходилось играть? Время, конечно, расставит все по местам…

Вот ведь: отмечали мы вчера 100-летие Александра Беляева. Был вечер в Большом зале ЦДЛ… Мне не хотелось ехать, но Нина Беркова упросила: надо выступить (вместо заболевшего Аркадия, вместо не приехавшей из Ленинграда дочери Беляева). Я выступил, говорил об этом феномене: Беляева при жизни ругали критики, поносили в газетах, а вот же, сгинули критики, а несчастный при жизни Беляев теперь издается широко, необычайно популярен…

Да, время всё расставляет по местам…

20 марта

Умер Бадигин…

Что это мне Игорь Чернышев сказал? Что, дескать, Тарский предлагает меня на освободившуюся бадигинскую должность (общественную) — председателем комиссии по маринистике? Вряд ли, вряд ли меня — чинами не вышел…

Хм, главным маринистом страны? Хотел бы я стать? Не знаю. Должности, хоть и не административные, пугают меня… вольного литератора на вольных хлебах…

22 марта

Ну вот, вчера в «ЛГ» опубликован список лауреатов лит. премий-84, в том числе и я — «премия им. К. Симонова за роман „Кронштадт“». Сподобился старик Войскунский на 62-м году жизни.

Ну и что теперь? А ничего. Остеохондроз как давил на крестец, так и давит…

С интересом читаю рукопись Стругацких — новую повесть «Хромая судьба», выданную мне Аркадием. Сильная, неординарная проза. Молодцы!