Евгений Войскунский - Полвека любви

Воскр. 14 ноября

Очень много работы. Занимаемся с 10 до 13 и после обеда еще часа 3. Все свободное от занятий время читаю рукописи моих семинаристов. Их чертова дюжина — 12 парней и одна девушка, Людмила Синицына из Душанбе. Кстати, она представила неплохую повесть «Пробный ящик» — написана мужской рукой, не дамское рукоделие. Ребята у меня сильные. Милый Борис Штерн, одессит, работающий теперь в Нижневартовске, прочел два отличных рассказа: лукавые, гротескные, смешные. А утром сегодня обсуждали рассказы Саши Силецкого. Этого Портоса с черными усами (он тоже из московского семинара) я очень люблю.

Обсуждения бурные. Я разрешаю им спорить, перебивать друг друга, а сам только направляю дискуссию и, конечно, заключаю. Слушают меня ребята хорошо, в рот смотрят. Мне приходится нелегко. Вот сегодня при обсуждении Силецкого возник спор о сатире, об авторской позиции, пермяк Пирожников, очень неглупый малый, требовал от Силецкого более определенной гражданской позиции. Веллер возражал: автор не обязан указывать конкретные пути, он имеет дело с изображением жизни и состоянием души. Мне пришлось чуть ли не лекцию прочесть о высоких задачах литературы и, в частности, сатиры.

Вот что мне пришло в голову: мы напоминаем героев «Декамерона». Во Флоренции чума, а мы сидим на загородной вилле и рассказываем друг другу байки. Телефон не работает, мы полностью отрезаны. Приезжающие рассказывают, что центр оцеплен. Продолжается 4-дневный траур. Генсеком, как и ожидалось, избран Андропов…

20 ноября

…С грустью, с щемящим чувством смотрю на моих ребят: трудный, неблагодарный жанр они выбрали. Где издаваться? Силецкий и Бабенко, имеющие десятки публикаций в периодике, не смеют и мечтать о книге. Как-то ненормально все это…

Мы с Димой были званы вчера к нашим семинаристам во 2-й коттедж, провели с ними вечер. Чувствую родство с ними, шумными интеллектуалами, чувствую ответную симпатию и уважение…Набилось полно народу, дым коромыслом, водочка, конечно, без закуски, только апельсин, расщепленный на дольки, — и гляжу на ребят со щемящим чувством и думаю: как жаль, что я не издатель. Я бы издавал хорошие книги. Издал бы Бабенко и Веллера, Покровского и Штерна, Силецкого и Геворкяна… Бедные мальчики! Ходить вам со своей хорошей прозой под холодными взглядами комиздатчиков, всей этой сволочи, усевшейся на выносливом хребте российской словесности.

Среда 24 ноября

Вчера закрыли семинар…

Итак, 14 обсуждений. Прочел около 1500 страниц машинописи. Написал 8 рецензий, больше не успел. Устал, но — доволен. Был большой духовный и душевный накал. Такая встряска, что ли. Синицына подходит и говорит: «Е.Л., теперь могу сказать, как я рада, что попала к вам на семинар». Она в возрасте 12 лет прочла «Экипаж „Меконга“» и была потрясена… даже, говорит, «это определило мою страсть к литературе, я начала рано писать…» И Женя Лукин, стоявший рядом, тоже сказал, что «Экипаж „Меконга“» был для него — ну, и т. д…

…Вчера в 16 час. мы закрыли семинар. Выступила Нина Беркова, потом Дима, Лариса и я дали оценку каждому из наших подопечных, пожелали успехов. Я опять напомнил о Монморенси (джеромовском псе), притащившем дохлую крысу: «Не тащите в фантастику дохлых крыс отработанных тем и сюжетов». А в 19 ч. был прощальный ужин на веранде. И пошли тосты… Саша Силецкий очень тепло говорил обо мне. Борис Штерн сидел напротив, смотрел влюбленно и говорил, что я могу на него положиться, он будет работать как следует. Потом ко мне подошел Майзель, ленинградец, стал что-то говорить — мол, для него в фантастике существуют только Ефремов, Стругацкие и «Эк. „Мек.“». Я спрашиваю: а вы другие мои книги читали? Читал, говорит, но «Эк. „Мек.“» лучше всех. Странная какая судьба у этой книги. Истинно, habeant sua fata libelli…

Володя Покровский темпераментно пел под гитару, в том числе и мою любимую песню Галича «Мы похоронены где-то под Нарвой». Володя редкостно талантлив. Я успел тут прочесть его большую повесть «Танцы мужчин» — это здорово. Мощная экспрессия, все очень незаурядно, самостоятельно. Дима говорит, что в него вселилась частичка Федора Михайловича…

Ребята в восторге от семинара. И вот он закончился. Не хотелось разъезжаться — это все признали.

Сегодня утром приехал автобус, мы всем семинаром погрузились и поехали. До свиданья, Малеевка…

Я и сейчас, почти четверть века спустя, с удовольствием вспоминаю ежегодные всесоюзные семинары молодых фантастов в Малеевке (потом они перекочевали в Дубулты — Дом творчества на Рижском взморье, но их по-прежнему называли малеевскими). Иногда я встречаюсь со своими бывшими семинаристами, почти все они стали профессиональными писателями, и, когда вспоминаем Малеевку, я вижу: у них теплеют глаза. «Малеевка — это чудо в моей жизни», — сказал один из них. «Это была школа», — сказал другой.

Чем же дорога нам Малеевка?

Наверное, какой-то особой атмосферой, или, если угодно, аурой. Две недели интенсивного интеллектуального общения творчески настроенных людей. И еще драгоценная деталь: дружелюбие. О нет, похвальных слов на занятиях говорилось не так уж много — куда больше сказано слов критики, споры вспыхивали при обсуждении каждой рукописи. Но не было злости, дурного соперничества. Думаю, что и темного чувства зависти не было, — во всяком случае, она себя не проявляла.

Закрою глаза и вижу зрением памяти: вот они идут по заснеженным тропинкам Малеевки — в распахнутых пальто, в небогатых шапках, идут шумной гурьбой и продолжают спор, начатый на сегодняшнем занятии, громко звучат в морозном синем воздухе их молодые голоса. Перебивают друг друга:

— Без освоения ближнего космоса не обойтись! Если сохранится нынешний темп индустриального развития…

— Да ни черта не продвинемся в космос, пока холодная война! Всё пожирают военные расходы…

— Перегрев земного шарика заставит остановиться и подумать…

— Вот ты уже и подумал — разумные ракеты сочинил…

— Да только на разум вся надежда!..

Должен тут сказать (это не только мое мнение), что влияние на участников семинара руководителей групп, то есть Биленкина и мое, было значительным. Мы с Димой вовсе не сговаривались заранее, как вести семинар. Просто были единомышленниками. С первого же занятия в своих группах мы определили главный критерий оценки: литературный. Фантастика — даже не жанр, а крупное (многожанровое) направление литературы. Никакая идея, интересная сама по себе, не определит принадлежность вашего сочинения к художественной литературе, если в нем нет стиля, языка, характеров персонажей — то есть, так сказать, вещества литературы.

Когда-то Фрэнсис Бэкон сказал: «Наука часто смотрит на мир взглядом, затуманенным всеми человеческими страстями». Вот так, говорил я своим ребятам, должна смотреть и фантастика. И тогда возникнет не научно-популярный опус и не остросюжетное чтиво, а серьезная литература, которая ищет ответы на вопросы, тревожащие человечество: куда мы мчим? Какие угрозы таятся в новейших достижениях научно-технического прогресса? Зачем человеку космос? Зачем расщеплять одни ядра и синтезировать другие? Чем обернется для человечества вмешательство в генетику, в наследственность? Почему опасно клонирование (уже тогда, в семидесятые, о нем заговорила фантастика)? Конечно, это не значит, что писатели-фантасты — пророки, знающие ответы на все вопросы. Отнюдь! Фантасты, может быть, больше размышляют, немного дальше пытаются заглянуть.