Арманд Хаммер - Мой век - двадцатый

Поступавшие на счета фирмы огромные деньги помогли встать на ноги всем членам нашей семьи, все делили успехи фирмы: Виктор закончил два первых года учебы в Колгейтском колледже и перешел в Принстон для изучения истории искусств и актерского мастерства. Неожиданно он оказался владельцем большого состояния, как раз в тот момент, когда был готов воспользоваться его преимуществами. Он часто наведывался на мои вечеринки с друзьями из колледжа.

Мать обожала мой домик в Гринвич-Виллидже и сама была не прочь принять участие в вечеринках. Частенько она забегала ко мне по дороге, чтобы узнать, что происходит. ’’Береженого бог бережет”, -любила она повторять, и, должен признаться, я перенял у нее эту поговорку.

Гарри вернулся с войны в начале 1919 года и сразу же включился в работу, став казначеем нашей корпорации. С его помощью и благодаря знаниям и опыту Альфреда Ван Хорна, руководство нашей фирмой осуществлялось отлично, и я мог позволить себе уделять больше времени занятиям медициной, что по мере приближения окончания колледжа становилось все более необходимым. Я уже не мог ежедневно проводить в фирме полный рабочий день.

Имея в своем распоряжении значительное количество наличных денег, полученных в основном от продажи имбирной настойки, мы решили, поверив в мои инстинкты, рискнуть и скупить излишки государственных запасов лекарств и химических препаратов. В результате мы по ничтожным ценам закупили огромные количества товаров. Наши конкуренты — основные изготовители лекарств, сокращавшие производство на своих заводах и снижавшие цены на непроданную продукцию, считали нас сумасшедшими, обреченными на невиданные потери.

Но они ошиблись, а я оказался прав. Действительно, начался послевоенный бум. Спрос на наши товары быстро увеличивался, и мы смогли назначать очень хорошие цены на дешево купленную продукцию.

Одним из мелких заказчиков на такие препараты, как хлороформ, морфий, кодеин и тому подобное, был Людвиг Мартенс, глава неофициальной дипломатической миссии в Нью-Йорке нового советского революционного правительства.

Отец, ставший в 1919 году одним из основателей коммунистической партии США, был тесно связан с Людвигом Мартенсом и являлся неофициальным торговым советником непризнанной Советской дипломатической миссии в Нью-Йорке — Соединенные Штаты и СССР не установили в полной мере дипломатических отношений до 1933 года. Очевидно, будучи одним из руководителей коммунистической партии США, отец хотел помочь русским, которые в это время вели гражданскую войну в своей стране и были подвергнуты Западом экономической блокаде.

Однако это касалось только отца. Фирма ’’Эллайд драг энд ке-микл” заключила с Мартенсом сделку не из политических соображений, а для того, чтобы получить прибыль, и мы конкурировали с другими американскими фирмами, старавшимися заняться этим бизнесом. Общий объем нашей сделки не превышал ста пятидесяти тысяч долларов. Примерно половина этой суммы шла в уплату за нефтяное оборудование. Когда Мартенса и его делегацию в 1921 году внезапно выслали из Соединенных Штатов, нам не удалось получить даже эти деньги. В то время годовой товарооборот нашей фирмы составлял несколько миллионов долларов.

В это время над моим отцом нависли тучи беспочвенного обвинения, последствия которого были очень серьезными. Возможно, небольшая сделка нашей фирмы с русскими была одним из поводов для этого нападения, имевшего самые болезненные последствия и ставшего причиной одного из наиболее тяжелых переживаний в ’моей жизни.

Политические взгляды и деятельность отца вызывали подозрение властей. Однако в середине десятилетия это не приводило к большим неприятностям, я думаю, потому, что отца не считали серьезной угрозой.

Но положение изменилось в 1919 году, когда в Соединенных Штатах начали распространяться первые страхи, связанные с русской революцией. Отец стал объектом недружелюбного наблюдения. Как пишет Стефан Бирмингем в книге ’’Остальные” 3 3 Stephen Birmingham. The Rest of Us. :

”1919 год стал годом фанатиков, эрой мести внутренним врагам, существующим или воображаемым. Гунны были поставлены на колени, но теперь казалось, что должны полететь и другие головы. В 1919 году были выпущены из тюрьмы и депортированы в Советскую Россию анархисты Эмма Голдман и Александр Беркман вместе с двумя сотнями других ’’предателей”. Еще 249 ’’нежелательных элементов” из русских были высланы из Америки на борту парохода ’’Бюфорд”. Главным исполнителем в этой борьбе с красной опасностью был молодой специальный помощник генерального прокурора Александра Палмера двадцатичетырехлетний Джон Эдгар Гувер, в обязанности которого входило рассмотрение дел по высылке из Соединенных Штатов лиц, обвиненных в том, что они являются коммунистами-революционерами”.

Америка разделилась на большинство, с тревогой воспринявшее новую большевистскую власть в России, и меньшинство, которое с радостью ее приветствовало. Это разделение коснулось и нью-йоркских евреев. Вообще говоря, еврейские эмигранты из России были настроены просоветски, а из Германии — антисоветски.

Снова процитируем Стефана Бирмингема:

’’Появились русские, с душами, горевшими социализмом, взбудораженные большевистским движением, и сразу же начали сражаться за организацию профсоюзов для борьбы с ’’боссами”. Однако к этому времени немцы стали преуспевающими капиталистами, консервативными приверженцами президента Теодора Рузвельта. Казалось, русские представляли реальную угрозу для американского образа жизни, в то время как немцы научились получать от него удовольствие. Правительству было важно в корне пресечь радикализм и научить русских ’’правильному образу американского политического мышления”.

В том, что произошло позже, приняли участие немецкие евреи. Конечно, они были не одни — отец оскорбил многих власть имущих. Его социализм был занозой на теле демократов, которые уже имели в руках выгодные профсоюзы и контракты с городскими властями. После войны многие хотели свести с ним счеты, и в 1919 году им это удалось. Мой любимый отец был арестован и обвинен в убийстве.

Трудно представить себе большую боль, чем боль от травмы, причиненную судом и заключением в тюрьму одного из родителей. Ее можно сравнить только с тяжелой утратой или потерей любимого человека. Рано или поздно все переживают тяжелую утрату, большинство проходит через любовные драмы. Однако сравнительно немногим приходится видеть любимого отца на скамье подсудимых или в тюремной одежде. Думаю, было бы справедливо сказать, что пережившие этот кошмар никогда не могут полностью от него оправиться. Чарльз Диккенс был в детстве на всю жизнь травмирован арестом отца, хотя возможно также, что именно это событие стало одним из краеугольных камней его гения. Что касается меня, то, когда арестовали отца, я не был ребенком, однако многие десятилетия не уняли боль, пережитую мной при виде отца, уводимого в тюремную камеру.