Мария Рива - Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Дитрих никогда не нравился Эйзенхауэр, и как в случае с Джоном Уэйном, она вечно сочиняла про него небылицы. Я часто думала: в чем причина неприязни? После войны, когда военно-полевой роман Эйзенхауэра раскрылся, мне все стало ясно. Но у генерала Брэдли не было «дамы сердца» за рулем, как у Эйзенхауэра, которая мешала бы Дитрих, но тем не менее ей пришлось волей-неволей тащить за собой в Берлин всю труппу. В Ахене они использовали для представления кинозал. Топлива не было, и здание промерзло насквозь. Немецкий управляющий принес из дома термос и налил Дитрих чашку драгоценного кофе. Другие актеры остерегали ее: кофе, возможно, отравлен.

— Нет, — возразила Дитрих, — они мне зла не причинят.

Выпив кофе, она поблагодарила управляющего по-немецки и спросила, почему он поделился с ней такой роскошью, зная, что она воюет «на другой стороне».

— Да, но вы — « Голубой ангел». О, я могу позабыть, на чьей вы стороне, но забыть фильм « Голубой ангел »? Никогда!

Дитрих не приходилось слышать угроз, только несколько оскорблений. Когда они проезжали разрушенные бомбежками города, немецкое население выказывало ей уважение и искреннюю симпатию, так она утверждала, по крайней мере. Поскольку Дитрих обладала талантом сценариста, все эпизоды с участием ее бывших соотечественников очень сценичны. Они исполнены пафоса, уважения к ней, обожания, и в них совершенно отсутствует ненависть, вполне естественная, если учесть все факторы этой человеческой трагедии.

19 февраля 1945 года Дитрих снова вернулась в Париж. Почему она вдруг там оказалась, почему она попала в Париж за три месяца до окончания войны, еще одна из легенд, еще одно табу. Она прислала отцу меню ресторана. Ему предпосланы ее наблюдения: Можешь себе представить, что едят бедные, если такое ты получаешь в ресторане-люкс. И еще: Если хочешь пообедать, идешь полчаса пешком и получаешь такой выбор! У меня болит желудок от фенола в армейской пище, я должна есть «свежую пищу». Вот так-то! 200 франков за вино — единственный хороший продукт, который можно здесь найти. Всего набегает 680 франков, что равняется 13,50 долларам. Так что если ты прочтешь, что Париж веселится и кругом открылись рестораны черного рынка, не верь. Прошлась она и по «налогу на роскошь»: Какая тут роскошь? Мне больше всего нравится заметка на полях: Жан целый день провел в танке, приехал, чтобы повидаться со мной, умылся и с отвращением ест свой паек.

Я приехала в Нью-Йорк, надеясь найти работу в театре, и почти целый день пребывала в трезвом состоянии. Денег не хватало, и мне пришлось поселиться в квартире отца. Свободное от прослушивания время я посещала Тами. Ее здоровье резко ухудшилось. Мой «многострадальный» отец гонял ее от одного психиатра к другому по настоянию моей «многострадальной» матери, которая оплачивала счета. Один психиатр находил у нее шизофрению, другие — маниакально-депрессивный психоз, паранойю, одержимость навязчивыми идеями, истерию и всевозможные другие тяжелые заболевания — и все из-за неспособности установить один верный диагноз. И пока длилось хождение Тами по мукам, мой отец, твердо убежденный в том, что ей нужна лишь строгая дисциплина, и только тогда она придет в норму, обращался с ней соответственно, ставя ее и без того придавленной душе все новые и новые ограничения. Тами, как затравленный зверь, вся сжималась от страха, когда он был рядом. Моя мать, полагавшая, что психиатрия существует для слабых и неразумных этого мира, лишь качала головой, осуждая Тами, ее «глупость и неумение держать себя в руках», оплачивала счета врачей и жаловалась всем вокруг на «бремя забот о Тами и ее болезнях», которое она несет ради «бедного Папи».

Я участвовала в пробах на роль в театре, за которую любая молодая актриса отдала бы все на свете, и прошла! Теперь я была занята в спектакле и к тому же вела трезвый образ жизни. В конце концов жить стоило.

Спектакль «Нелепое представление» в постановке театральной гильдии с Таллула Бэнкхед в главной роли, как обычно, неделями обкатывался на репетициях в турне, до премьеры, на Бродвее. Это было поистине впечатляющее зрелище, и не только на сцене. Наша звезда, обычно пьяная в дым и совершенно голая, гонялась за мной по коридорам отеля. Бедная Таллула! Ей не удалось «залезть в трусики» Дитрих в «Парамаунте», так вот теперь она решила проделать это с дочерью Дитрих в Колумбусе, штат Огайо, и далее по пути на запад. Стремление сохранить работу весьма рискованно в таких случаях, особенно, если не позволяешь звезде догнать тебя. Я делала свое дело, держала язык за зубами и многому научилась у хороших людей, получила уроки актерского мастерства у опытных мастеров, дублировала звезду и сильно разочаровала ее способностью быстро бегать.

Наконец я вернулась в Нью-Йорк, до премьеры на Бродвее. Уложив Тами в постель, я отправилась на Сорок пятую улицу и остановилась против театра Мартина Бека. Внутри было темно, надпись на транспаранте еще не закончена, но огромная фотореклама Бэнкхед и ее партнера Дональда Кука уже установлена на колоннах снаружи. А рядом с ними и мое изображение в восемь футов, будто и я — звезда. Ни роль, ни мой талант не оправдывали такого внимания к моей персоне. Похоже, слова «дочь Дитрих» оказывали на бродвейскую публику такое же гипнотическое воздействие в 1945 году, как на поклонников Дитрих в 1931. Увидев огромную афишу, я с беспокойством подумала, что первая проба, которой я так гордилась, прошла успешно вовсе не из-за моих актерских способностей! Псевдоним, взятый для укрытия, ничего не изменил. Обозреватели доброжелательно писали о подающей надежды Марии Мэнтон, дочери Марлен Дитрих.

В апреле президент Рузвельт умер в начале своего четвертого президентского срока. В Нью-Йорке мы замерли, потрясенные, когда перед спектаклем Таллула сообщила зрителям печальное известие. Для меня Рузвельт был Президент , единственный из всех, кого я знала, похожий на отца, всегда готового прийти на помощь, и я оплакивала его, как отца.

Гитлер покончил с собой в своем бункере в конце апреля, но люди поверили в это сообщение лишь через неделю, когда мы все посходили с ума, празднуя День Победы. Мне так хотелось, чтобы Рузвельт пожил немного дольше и увидел конец войны в Европе. Теперь люди, сражавшиеся там и пережившие ужасную трагедию, ждали, когда их отправят на пароходах не домой, но на другой театр военных действий на Тихом океане, где еще продолжалась война.

Когда спектакль сошел, я обратилась в Объединенную службу культурно-бытового обслуживания войск (ОСО) с намерением получить роль в одном из многочисленных спектаклей, которыми развлекали оккупационные войска и солдат, ждущих отправки на Тихий океан. Мать писала, что она снова в Париже, и я так и не узнала, куда подевалась ее бедная труппа; сама она об этом и словом не обмолвилась, озабоченная тем, чтобы уезжающие в командировку в Берлин захватили с собой посылки с едой для ее матери. Почти всегда офицеры, выполнявшие эту благотворительную акцию, везли и посылки, и кое-что впридачу.