Стефан Хермлин - Вечерний свет

— Да, это я, — ответил мне голос в трубке. — Что вам угодно?

Озадаченный, я промолчал, между тем голос продолжал:

— Простите меня, я, конечно же, знаю, кто вы и зачем вы звоните. Я часто думала о вашем письме.

— Может быть, мы могли бы… — начал я, но голос в трубке меня прервал:

— Герман часто рассказывал мне о вас, — медленно проговорила миссис Янг. — Вернее, не так уж часто, я ведь вообще редко его видела, мать и я, мы встречались с ним только от случая к случаю и даже не знали, чем он занимается. Вашего имени он никогда не называл, но говорил об одном своем друге, и, когда пришло ваше письмо, я поняла, что вы и есть тот самый друг.

— Да, — подтвердил я, — я и есть тот самый друг.

Она говорила то торопливо, то вдруг запинаясь. Через минуту-другую я заметил, что стараюсь затаить дыхание, чтобы повнимательнее вслушаться в этот голос, чтобы различить в нем тот, другой, более низкий и уверенный, тот голос, что однажды сказал мне: «По правде говоря, вы бы отлично подошли друг другу…»

— Мне бы очень хотелось, — сказал я, — поговорить с вами о Германе.

— Ах, господи, — отвечала она, — как давно все это было. Герман, господи боже ты мой! Старший брат… Не слишком-то он о нас заботился. Ему больше нравилось переделывать мир. А затем произошло несчастье, которое, собственно, надо было предвидеть.

— Он думал и о вас, именно о вас. Он…

— Я понимаю, о чем вы говорите, — послышалось в трубке. — С той поры мы узнали многое, о чем тогда и не подозревали.

— Может быть, мы могли бы встретиться, миссис Янг, я был бы счастлив, если бы вы позволили мне зайти к вам.

В трубке что-то зашуршало.

— К сожалению, сегодня это невозможно, я весь день занята.

— А завтра? — настаивал я. — Или послезавтра?

— Уж очень вы настойчивы, дорогой мой, — с насмешливым удивлением отвечали мне.

Я вздрогнул, ибо вдруг услышал голос Германа, отчетливо услышал, хотя это был голос женщины, его сестры, возможно, похожей на него, сестры, которую он так расхваливал мне, которую мысленно видел рядом со мной.

— К чему такая спешка? Да и вообще, зачем ворошить прошлое? Покойников надо оставить в покое. В те времена всем нам круто пришлось.

— Я приду, когда вам будет угодно, — с горечью произнес я, — завтра, послезавтра или еще позднее. Виза у меня на две недели.

— Я вижу, от вас не так-то просто отделаться. — Она пыталась говорить весело, но я слышал в ее голосе только досаду. — Слушайте, у меня дома это невозможно. Лучше встретимся в городе. Сегодня вечером, в восемь. — Она назвала ресторан в Сохо, хорошо мне известный.

— Хорошо, ровно в восемь я буду на месте, — согласился я. — Вы сразу меня узнаете, на моем столике будет лежать «Файненшл таймс». Надеюсь, что не все посетители этого ресторана явятся туда с «Файненшл таймс».

Она ответила мне коротким смешком и повесила трубку.

Я по мере сил пытался занять оставшееся время. Мой приятель Д. пригласил меня в свой клуб. Потом я медленно прошелся по Олбани, чтобы еще раз взглянуть, кто и когда жил в этом квартале, прочитал множество газет в Гайд-парке и без десяти восемь уже был в назначенном месте. Народу в ресторане было довольно много. Официанту я сообщил, что ожидаю даму, и стал пить кампари, не спуская глаз с входной двери. Около половины девятого официант подошел к моему столику и сказал, что он, видимо, не ошибся и это меня вызывает к телефону дама.

— Прошу вас, прямо по коридору, в конце его находится телефонная кабина.

— Мне, право же, очень неприятно, — произнес голос в трубке, — но боюсь, что сегодня я не сумею выбраться.

— Я охотно еще подожду вас, — отвечал я.

— Я все обдумала, — сказала она. — Я не приду. Такие волнения для меня непереносимы. Да и вообще, что было, то быльем поросло… К чему все это…

— Это мой долг по отношению к Герману, как вы не понимаете?

— Я, конечно, вас понимаю, — проговорила она, — но вы, по-видимому, не понимаете меня. Моя жизнь в корне переменилась, теперь все другое, и я рада, что это так. Если вы напишете о Германе и книга появится там, у вас, у меня здесь могут быть неприятности. — Голос ее сейчас не походил ни на чей другой голос. Он слышался словно из какой-то ледяной дали. Внезапно она смолкла.

— Я полагаю, вы напрасно беспокоитесь. Кому же придет на ум, что между вами и неким Германом Р. существует родственная связь, если вы не захотите в этом сознаться?

— Много есть людей, — проговорила она, — для которых нет большего удовольствия, чем соваться в чужие дела. Неужели вы этого не знаете? Здесь многим известно, что я немка, родом из Берлина, известна и моя девичья фамилия.

Во мне поднималось какое-то тяжелое, мертвящее чувство.

— Не может быть, чтобы вы говорили это всерьез, — сказал я. — Из-за Германа я приехал в Лондон, не из-за него одного, конечно, но главным образом из-за него.

— Мне очень жаль, — послышался ответ, — мне действительно очень жаль. Вы мне симпатичны, хотя вы из тех, кто вечно ворошит прошлое, никому в мире не давая покоя.

— О каком мире вы говорите? — спросил я. — Может, мир стал бы немного спокойнее и разумнее, если бы такие люди, как Герман, решали его судьбу. Но Германа уничтожили.

— Не стану с вами спорить. Я не собираюсь ни от чего вас отговаривать, но на меня не рассчитывайте.

— Подождите, — воскликнул я, — подождите! Представьте себе…

— Это мое последнее слово, — произнес голос в трубке, — нет, впрочем, я еще скажу… Собственно, я этого говорить не хотела. Но может быть, лучше, чтобы вы знали: когда Германа арестовали, он больше уже не верил.

— Во что уже не верил? — переспросил я, ощутив вдруг какое-то ледяное спокойствие.

— Он больше не верил, — повторила она, — в свои идеи, в ваши идеи. Во все это больше не верил. Не верил, что они чего-то стоят. Мне дали с ним свидание, прежде чем отправить его в Бухенвальд. И он сам мне это сказал.

— Вы лжете, — сказал я. — Вы сейчас вторично его уничтожили. Но нет, ничего у вас не выйдет.

— Не разыгрывайте трагедий, — проговорила она. — Спокойной ночи.

В телефоне что-то щелкнуло, шум стал нарастать, зашушукались тысячи неясных голосов.

Выходя из телефонной кабины, я споткнулся. Подошел к своему столику и сел. В голове моей роилось бесчисленное множество путаных мыслей, а вернее, не было ни одной. Я заказал еще кампари. Официант принес его и сказал:

— Дама желает еще раз поговорить с вами. Я бегом бросился к кабине.

— Мне все-таки не хотелось бы так резко и внезапно с вами расстаться, — сказала она. — Вы идеалист и не в состоянии себе представить, что нормальные люди стараются устроить свою жизнь, как того требует время. Не сердитесь на меня…

— Я сказал было, что вы вторично его уничтожили. Разумеется, я преувеличил. Но ведь это вы тогда донесли на него.