Белла Фишелева - Вечерний свет

Вечерний свет, и жизни дни на склоне,
Неотвратимо близится итог,
Но память, чувства, мысли – в лоне Свободы.
С нею – и любви поток.

Левитановский вечер и плёс золотой,
Как прекрасная музыка, снова со мной.
Волга. Берег далёкий, одетый туманом,
Но кругом всё живое и всё первозданно:
Видишь золото неба, свеченье реки,
Может, спрятались где-то на ночь рыбаки…
Склон лесистый к реке, как источнику жизни,
Вспомнишь всё, что случилось в глубинах отчизны.
Волга – песня России, и плёс золотой,
Красотою сиявший, остался мечтой.

Безумствует Время, всесильное Время,
Но Свету не страшно суровое бремя,
Пусть Время-владыка колышет пространство,
А Свет дал Земле золотое убранство:

И в золоте света деревья и страны,
Солдат затянулись жестокие раны,
Горят купола, а поля зеленеют,
И всё, что целебно, то всходит и зреет.

Но можно ли света увидеть рожденье
Иль в миг тишины, иль в минуты прощенья?
А может, где дом твой, где всё дорогое,
Сиянье увидишь сквозь небо ночное,

Иль в бликах закатных, иль в складках тумана?
Иль где Лев Толстой в озаренье романа?
А в сумраке леса в мгновенья рассвета?
Но нет, не найти нам простого ответа!

Свет солнца и духа и звёзд восхожденье!
Схватить эти мощные жизни явленья
Глобально, безмерно, – по силам лишь Богу —
Дерзаем! Творца мы зовём на подмогу.

Он на мгновение снимал
Печали траурной одежды,
Его таинственный кимвал
С мечтой соединялся прежней,

Когда луч солнечный сиял
И радостью, и обновленьем,
Теперь он гас и исчезал,
Оставив нам одни сомненья.

И воцарился гиблый мрак,
Рожденье смуты и терзанья,
Наш мир вокруг, века (чудак!)
Спасенья ждёт и состраданья,

И нет гармонии в сердцах,
Лишь диссонансы и морока,
Но там высоко, в облаках,
Надежды отблеск одинокий.

Тонут в тумане дома и деревья,
Плачет февраль по небесной лазури,
Ожили древние в людях поверья —
Те, что, казалось, навеки уснули.

Видно, горюет февраль по метелям,
Нету предчувствия песни весенней…
Ветры мороз принести не сумели —
Мрачно гудят в коридорах и сенях.

Венеции, свободной, уникальной,
Вновь шлют привет из северных глубин:
Ей, карнавально-дерзкой и скандальной,
Поэтов взгляд с трагических вершин —

Тех странных, кто под власть её стремился,
И смерть в Венеции считал мечтой.
В ней идеал свободы воплотился,
С морской сливался вечной красотой

В душе певца отчизны несвободной:
Желал он прежде в город свой родной
Вернуться умирать, но без отходной,
И не рыдать по стороне чужой.

Но покорён Венецией строптивой,
Себя похоронить в ней завещал!
Да предан юности, вовек счастливой:

Он помнить и любить не уставал
Свой город, скорбный и вольнолюбивый,
Прекраснее которого не знал.

Воспоминанья вновь бегут гурьбой
Иль волнами накатывают властно,
Далёкий видится мне дом родной,
Там светятся мечты, хоть и неясно…

Как слёзы детских лет, в них чистота,
А претворенье смутно, безотчётно.
Манит всех юных неба высота,
Где на просторе дышится вольготно.

Так зыбки, вязки вечные дороги
Всех ожиданий счастья и любви!
Коль вновь навстречу траурные дроги —
К себе все силы жизни призови.

Цветёт шиповник в зелени июня,
Он розе близок нежной красотой,
Но вечных нет меж ними уний —
Круг жизни каждого цветка иной.

Круг розы необъятен, он космичен —
Берут розетки в храмах солнца свет:
Став пламенем и божеским величьем,
Небесный готика хранит Завет.

Шиповника круг скромен, заземлён:
Даёт плоды, и в том его служенье, —
Целебным свойством Богом награждён,
Он радостно свершает Повеленье.

В пространстве, и магическом, и вольном, храма
Звучанье слышалось таинственных хоров.
В алтарном образе маэстро видел драму —
В картине о Христе старинных мастеров;

Многоголосье Баха слышал он – хоралы,
Движенье скорби в вечность, тяжкий путь Христа:
Тёк пот с лица Страдальца – пот кроваво-алый;
Грехов людских нёс тяжесть Он, а не креста…

Христос был Агнец Непорочный, но не слабый —
Рождалась Сила Новая и Красота.
Стоит заворожённый музыкант перед картиной,
Играет на органе Бах – Христу свой гимн единый. [1] Всё творчество Иоганна Себастьяна Баха отдано его родине и Священной истории из жизни Иисуса Христа.

Не сравнивай его с другим, иным —
Он человек, и лишь себе он равен,
Собой он в тайниках души судим,
Себе остался верен – тем и славен.

Певец великий, оклеветанный и гордый,
Не покорялся он завистнице-судьбе,
И воздухом дышала грудь его лишь горным,
Фальшь не прощал, смиренье отвергал в себе.

Распят – содрогается небо,
И хлынули воды на землю,
Как будто бы горе низверглось,
И плещется плач во Вселенной,
И мир затопил он.