Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

напротив Ларисы Гузеевой — совсем худенькой, стри-

женной под мальчика, зеленоглазой, ослепительно кра-

240

сивой. Я помнила ее еще по Моховой, она училась на

выпускном актерском курсе и снималась в “Жестоком

романсе”. Однажды жаловалась мне на институтской

лестнице, что у нее совсем нет груди, завидовала моему

третьему размеру и поднимала футболку, чтобы пока-

зать, какая она печально-плоская. Так вот, Лариса, возившая вилкой по тарелке кружочек свежего огурца, подняла свои прекрасные затуманенные глаза и сказала:

— Когда влюбляешься, ничего не идет в горло, ну просто ничего.

В нее тогда страстно влюбился поляк Богуслав

Линда, приехавший на “Кинотавр” с какой-то карти-

ной. Я испытала болезненный приступ зависти. Да, я, конечно, любила тебя, но я скучала по этому острому

чувству — начала любви. Когда пропадает аппетит, мир

заволакивает туманом и в голове только одна мысль.

Недавно я испытала это — с моим новым

Сережей. В первый наш с ним месяц или два я, как

Гузеева на “Кинотавре”, не могла ни есть, ни спать, похудела на несколько килограммов, мгновенно похо-

рошела и засветилась изнутри, как все влюбленные.

Сережа страшно радовался, когда окружающие говорили

мне, что я потрясающе выгляжу и что у меня счастливые

глаза.

— Это ведь из-за меня, да? — спрашивал он.

— Конечно, из-за тебя, — отвечала я. — Ты же

знаешь, что лучшая диета — это любовь.

Тогда, на первом “Кинотавре”, я страстно захотела

снова испытать то, что испытывала Лариса Гузеева, с туманными глазами возившая огурец по тарелке.

Захотела влюбиться. Пусть ненадолго.

Не знала, что ненадолго — не бывает.

67.

242

5 октября 2013

Почему-то сегодня хочется рассказать тебе про мои

body issues . Раньше я понятия не имела, что такое

булимия, и не считала свою юношескую привычку

засовывать два пальца в рот после плотной еды, куска

торта или четырех порций мороженого чем-то опасным.

Разумеется, я не подозревала, что это болезнь. О том, что иногда я это делаю, ты не подозревал. Опасной

формы это не принимало, и мне казалось, что всё под

контролем. Сейчас я всё знаю про булимию принцессы

Дианы или Джейн Фонды. Будучи воплощением

здоровья американской нации и проповедницей аэро-

бики, Фонда в течение почти двадцати лет страдала от

булимии, скрывая ее от всех. Вылечилась только после

сорока — и очень пронзительно рассказала об этом

в своей книге My life so far . И Дайан Китон тоже рас-

сказала невероятно откровенно — в недавно изданной

автобиографии. Ее булимия длилась пять лет, пришлась

на годы жизни с Вуди Алленом и обретала какие-то

раблезианские формы. Три немыслимые трапезы в день

(меня тошнило, даже когда я читала списки тех

продуктов, которые она ежедневно в себя заталкивала), три рвоты в день. До такого я, конечно, не доходила.

К тому же в первые два-три года нашего брака

приступов у меня не было, я ведь уже писала, что

лучшее лекарство от булимии — взаимная любовь.

Начинались эти постыдные удовольствия (чуть

не написала “преступления”) и последующие за ними

наказания, когда внутри поселялась тревога.

— Почему же это с тобой было? — спросил бы ты.

— Потому что я хотела быть худой и красивой.

Но при этом мне нужно было сладкое счастье, сиюми-

243

нутный комфорт и легкое удовольствие, которое может

подарить еда. И еще я почти сладострастно ненавидела

себя за свою слабость.

— Но ты была худой и красивой.

— Я знаю. Но я такой себя не чувствовала.

— Почему ты мне ничего не сказала?

— Мне было стыдно.

Год назад, за несколько месяцев до того, как

я впервые притянула к себе голову Сережи для поцелуя, я пошла к юнгианскому психоаналитику, чтобы спра-

виться со своей то и дело возвращающейся булимией.

К тому времени я прекрасно понимала, что это не

распущенность, а серьезная болезнь. Ты большинство

психоаналитиков считал шарлатанами. Но Таня Ребеко

оказалась большим профессионалом и помогла мне. На

первом же сеансе я рассказала ей о тебе и о своей жизни

с тобой (с живым и с мертвым). И она воскликнула:

— Господи, да вы его до сих пор любите, бедная!

Я немного растерялась. Ничего нового она мне не

сказала, но все-таки вот так отчетливо я это никогда

не формулировала. Но вылечила меня не она, а Сережа.

После того как мы впервые поцеловались, мне ни разу

не захотелось ни мороженого, ни сладкого. Только не

надо думать, что всё так просто и так тупо: появился

бурный секс — и не надо еды. Дело тут не в сексе —

у булимиков может быть вполне насыщенная сексуальная

жизнь. Дело в том, что на тебя смотрят влюбленными

глазами — и в этих глазах, как в волшебном зеркале, ты

самая красивая. Мой Сережа на меня так и смотрит.

Однажды я спросила его, считает ли он француженок

хорошенькими. Он ответил удивленно:

— Не знаю. Я же здесь всегда с тобой. Я не смотрю

на них, я смотрю на тебя.

Ну и какое мороженое мне после этого нужно?

Ты боялся растолстеть. Всегда был сухим, худым, подтянутым. Паниковал, если появлялась лишняя

капля жира. Недавно я посмотрела в записи программу

Ренаты Литвиновой про нижнее белье, где она сказала:

“Настоящий романтик не может быть жирным”. Ты под

этим подписался бы — и даже пожалел бы, что это не

ты сказал. Я-то не согласна, я видела настоящих роман-

тиков, запихнутых волею судьбы или по слабости

характера в огромные раздутые тела (да и Ренату мы

с тобой знали совсем не такой худенькой).

Удивительно, что я, сознающая, как опасна фиксация

на еде и на худобе, теперь мучаю Сережу. Отнимаю

у него белый хлеб, варенье и сахарницу, не позволяю

доесть слоеную булочку с шоколадом и всё время прошу:

— Не толстей, ладно?

Он в шутку (или не в шутку) спрашивает:

— Неужели ты меня бросишь, если я стану толстым?

Я отвечаю, как Сандра Баллок в дурацком фильме

“Отсчет убийств”, где она играет женщину-

полицейского, которой от мужчин нужен только секс:

— Ну что ты, дорогой, I really respect you as a person .

68.

18

245

октября 2013

Привет, Иван! Поговорим о страхах? Не о глубоком

экзистенциальном страхе, приведшем тебя к той

границе, которую ты в конце концов пересек. И не

о страхе перед действием, который парализовал твои

режиссерские амбиции. И не о страхе унижения, который не позволил тебе сделать попытку меня

вернуть. Поговорим о мелких фобиях.

Ты испытывал патологический ужас перед зубными

врачами. Мы все их боялись, конечно. Никогда

не забуду, как наш класс впервые отвели к зубному.

На стенах висели портреты пионеров-героев. Ожидая