Карина Добротворская - Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже

шла не о дурацком некрореалистическом фильме, а едва ли не о туринской плащанице.

В интервью “Митиному журналу” ты сказал об

одном из сокуровских кадров: “Мы видим, грубо гово-

ря, входное отверстие смерти на самой пленке”. Мне

очень нравится физиологичность этого образа.

Сокуров не был близким тебе режиссером. Но его

дар показывать смерть в кино тебя притягивал. “Осно-

ва настоящего творчества, а не имитации, — макси-

мально полное проживание того, о чем ты говоришь.

<...> Но коль скоро предметом твоего искусства явля-

ется смерть, ты всякий раз обязан проживать смерть.

А проживая смерть всякий раз, ты в конце концов

перестаешь говорить на языке искусства, потому что, когда ты доходишь до определенного порога, наступает

момент, когда уже не надо снимать кино”.

Ты дошел до этого порога? Почувствовал, что

хочешь сказать то, что на пленке не уместится?

Нашел входное отверстие смерти.

91.

324

4 декабря 2013

Сережа! Не знаю, почему у меня вырвалось наконец

твое имя, я ведь тебя, живого, никогда так не называла.

Ты был моим Иванчиком. Но вот как-то само написа-

лось... Сережа... Ты ведь мой Сережа.

Ты умер, но я о твоей смерти не узнала. Мне

не дали тебя похоронить, попрощаться с тобой, попро-

сить у тебя прощения, — и это навсегда изменило мою

жизнь.

Я смутно помню, что в тот день Леша примчался

с работы непривычно рано. Он казался встревожен-

ным, быстро подходил к телефону, с кем-то говорил, закрывшись на кухне. (“Не обращай внимания, это

по работе”.) Потом сказал, что проведет несколько

дней дома, чтобы поддержать меня перед родами

и не пропустить начало схваток. Я сказала, что я в порядке и прекрасно справлюсь сама, но он настаивал. Больше Леша от меня не отходил, окружив кольцом заботы, сквозь которое не мог

прорваться никто. Мне вдруг все разом перестали

звонить, хотя до этого момента телефон не замолкал: все хотели знать, ну когда же, когда.

Однажды я говорила с Любой (я сама ей позвони-

ла), она звучала глухо и казалась совсем чужой.

— Эй, маманя, ты что? — бодро спрашивала я.

Она отвечала:

— Я ничего, я в порядке. Удачи, пока.

Моя мама тоже звучала так, как будто вот-вот

готова заплакать, но я всё списала на эмоции по

поводу моих предстоящих родов. Да, происходило

что-то странное, но и роды — штука странная, разве нет?

325

Чувствовала ли я что-нибудь? Честно? Не знаю.

А потом мы с тобой встретились. В момент рож-

дения Ивана. Я знаю, это звучит глупо. Я, как и ты, ненавидела доморощенную мистику и все эти истории

про длинные коридоры, в конце которых виден свет.

Однажды ты написал: “К мистике всегда склоняется

тот, кто лишен настоящей веры”. Так оно и есть.

Но в ту ночь я тебя видела.

В сущности, сказалось действие наркотиков. Роды

пошли тяжело, и мой грустный доктор принял реше-

ние делать кесарево сечение. Мне вводили в вену нар-

коз. Я сердилась, что мне по-прежнему больно.

Возмущенно сказала:

— Ничего ваше лекарство не действу-у-е-е-ет. —

И провалилась в сон.

Я увидела тот самый коридор, многократно

описанный в книгах про “жизнь после смерти”. Мне

даже неловко об этом писать. Но это не был коридор, залитый светом. Он был страшный, грязный, в пятнах

крови — точь-в-точь смертный коридор Лубянки из

ленфильмовских перестроечных картин. Входное

отверстие смерти. Находиться там было больно, а меня

затягивало всё глубже и глубже, как в центрифугу.

В конце коридора стоял ты. Я запомнила, что ты был

одет в белую рубашку и голубые джинсы — юный,

чистый, удивительно красивый. Я бросилась к тебе, мы обнялись. Я повторяла:

— Мне больно, мне холодно, а ты что тут дела-

ешь?

Ты молчал, сжимал мою руку. Потом сказал, что

тебе надо идти дальше, а мне — возвращаться назад.

Помню, что идти за тобой я не хотела, думала только

о том, как поскорее выбраться из этого грязного холод-

ного места. Не знаю почему, не пыталась повести тебя

за собой. Не помню, обернулся ли кто-то из нас, как

тогда на Фонтанке. Я пошла, а потом побежала назад, на детский крик — на крик новорожденного Ивана.

А ты пошел вперед, туда, где загорелся слепящий свет

софитов.

“Может быть, констатируя конец, мы переходим

в новую ситуацию, которой я просто не знаю”.

92.

327

Ночь с 4 на 5 декабря 2013

Тебя больше не было, мой большой Иван. Но о твоей

смерти Леша сказал мне только в октябре, примерно

через месяц после рождения моего маленького Ивана.

Появление ребенка, которого я так ждала и который

так трудно мне дался, не принесло ни радости, ни

покоя. Я не чувствовала никакой связи с ним. Едва ли

я догадывалась, что тебя нет, а значит — ничто не

имеет смысла. Казалось, что это обычная послеродовая

депрессия, смешанная со скукой, — я ведь никогда так

долго не оставалась в праздности.

В тот день Леша пришел с работы немного рань-

ше, может быть, часов в шесть. Ванька спал. Мы были

на кухне. Леша что-то жарил на сковородке, повернув-

шись ко мне спиной. И так же, спиной, не глядя на

меня, произнес:

— Мне нужно тебе сказать... Дело в том, что

Сережка умер в августе.

Помню, что я оказалась на кухонном полу.

Я не спрашивала — что, почему, как. Не говорила —

не может быть. Я мгновенно поняла, что это правда

и что я убита — убита навсегда.

Кажется, Леша все-таки сказал:

— Сердце.

Значит, я что-то спросила? Я поползла в ван-

ную — спрятаться, закрыться, быть одной. Лежала там

скрючившись. Леша пытался поднять меня, перевернуть.

Тряс, что-то говорил. Метнулся в комнату, принес

сонного Ивана, стал совать его мне в руки. Я только

отпихивала и Лешу, и ребенка.

Не помню, сказал он мне про героин тогда или на

следующий день. Или Любка сказала первая. Я набрала

номер Елены Яковлевны, твоей мамы, — с ней я не

общалась почти год — со дня моего отъезда из Питера.

Говорить я не могла, только ревела. Она, услышав меня, всё поняла. И так мы с ней ревели, наверное, час, вставляя какие-то отрывочные реплики. Помню, что

я спрашивала, как они могли скрыть это от меня, почему не позвали на похороны и как мне теперь

с этим жить. Она стонала в ответ:

— Он тебя так любил, так ждал...

А потом Елена Яковлевна выдавила:

— Представляешь, Кариша, он столько часов про-

сидел один, на детской скамеечке, мертвый...

93.

5

329

декабря 2013

Понимала ли я тогда, что твои родители не знают

настоящей причины твоей смерти? И что Люба реши-

ла сказать им — а значит, и всем вокруг, — что ты умер

от сердечного приступа? Тогда это решение показалось