Алексей Шеметов - Искупление: Повесть о Петре Кропоткине

Кропоткин взял книгу и поспешил к себе на Малую Морскую.

Он полагал, что сегодня почитает только с полчаса, а потом возьмется за свою работу. Прочитав первую главу, показавшуюся ему слишком длинным вступлением, он отложил книгу в сторону, но через минуту опять взял ее в руки. Начал вторую главу. Прочел одну страницу, другую, третью, и вот что-то зацепило его и потащило в зловещие недра губернского города. Не приемля той мрачной жизни, какая перед ним разверзалась, он сопротивлялся, не хотел в нее погружаться, но его все тянуло и тянуло в глубь бездонного омута.

В мире, созданном Пушкиным, Тургеневым и Толстым, ему всегда было хорошо, хотя далеко не всегда радостно. Этот мир, со всеми человеческими бедами и трагедиями, оставался для него ясным и понятным в своем закономерном движении. Но в нынешнем мире Достоевского ему было тяжко, а «Бесы» обрушились на него совсем уж нестерпимой тяжестью. Он мучился, противился парадоксальному ходу событий, возмущался нравственным уродством выведенных на сцену людей, его злили фантастические зигзаги их мыслей и поступков, однако отступиться от книги он не мог и читал, читал ее с лихорадочной торопливостью. Лишь изредка вскакивал, закуривал папиросу и нервно ходил по комнате, ошеломленный прочитанным. Да неужто это наша российская действительность? Не хочешь верить, а веришь. Нет, «стебницизмом» тут и не пахнет. Никаких легкомысленных выдумок, никаких приключений бульварного пошиба. Странное авторское сплетение обстоятельств и событий обращено тут в жуткую реальность. Бесы-то внедряются в уже разложившиеся общественные верхи, как муравьи в погнивший пень. Но кто они, эти бесы? Посланники революции? Да среди них нет ни одного настоящего социалиста. Их главарь Верховенский, двойник Нечаева, сам заявляет, что он не социалист, а мошенник. Другие если не плуты, то маньяки или идейные паразиты. Неужели такими видит великий писатель всех современных нигилистов? Полноте, Федор Михайлович! Вас напугал Нечаев, вот вы и дали полный ход своему могучему художественному воображению. Нет в России нигилистов, подобных, скажем, вашему Шигалеву… А может быть, в губерниях и появляются? Тогда, друзья мои, раз мы противостоим нечаевщине, надо поскорее создавать в провинциях наши отделения и ограждать путь в революцию от проходимцев. Чарушин вот собирается в поездку по губерниям. Установит связи с местными кружками. Посмотрит, есть ли в них хоть один бесенок.

Чарушин вырвался из Петербурга в феврале, когда запахло тающим снегом. Его выезд (или ветер надвигающейся весны?) вскоре снял с места других четырех выборжцев. Первым взметнулся Сергей Синегуб. Он слетал в Тверскую губернию и, вернувшись в дом Байкова, объявил, что едет народным учителем в село Губин Угол. «Что же, будем теперь разбегаться по углам?» — сказали ему товарищи, не хотевшие терять лучшего фабричного учителя (он вел именно школьные занятия). «Я не убегаю от вас, а иду работать в настоящую крестьянскую среду. Не это ли наше главное дело? Не к этому ли все мы идем? В Губином Углу один разбогатевший мужик открыл школу для детей бедных. Я сказал, что привезу учительницу — мою жену. Кто может поехать со мной?» — Синегуб подошел к девушкам, сидевшим плотным рядком на скамье у стены. Коммунарки молчали. Они были курсистки-медички и должны были в начале лета сдать экзамены. «Что, нет ни одной охотницы? — не отступал от них Сергей. — Выходит, можете только говорить пылкие слова о народе, а жить среди мужиков не хотите? Что вас пугает? Никакой ведь опасности. Все законно. Надя, поедете? — обратился он к сестре Куприянова. — Будете жить по Ларисиному паспорту. Совершенно никакой опасности». — «Я ничего не боюсь, — сказала Куприянова. — Хочу только нынче сдать экзамен, чтоб быть чем-то полезной народу. А почему бы вам не взять Ларису? Тут совсем все законно. Она ваша жена». Лариса вспыхнула, страшно покраснела. «Нет, это невозможно!» — вскрикнула она, раздраженная своим стыдом. Сергей растерялся, увидев в таком жалком смущении вятскую мечтательницу. «Да, это невозможно, — сказал он. — Получается, будто я нарочно, будто у меня какая-то личная цель… Оставим эту затею. Лариса Васильевна, простите, но я не клонил разговора… Я не ожидал такого поворота». Тут все принялись убеждать Сергея и Ларису, что их фиктивный брак не имеет никакого значения, что он не может ни в чем быть им помехой и что они должны относиться друг к другу так же просто, как ко всем друзьям. В конце концов уговорили их поехать в Губин Угол. И они выехали.

За ними выехали в ту же губернию два обитателя банковского дома — студент-медик и технолог Попов. Медик решил просто присмотреться к деревенской жизни, а Попов… Ленечка Попов. Тот самый Ленечка, который однажды, принятый дворником за вора, был пойман с огромными пачками запретных книг под полами пальто. Никто теперь не напоминал ему этой оплошности. Он рвался к «настоящей революционной деятельности», но опасных поручений ему, бесшабашно доверчивому и младенчески бесхитростному, все еще не давали. Он не обижался, жил в доме коммуны, обучал грамоте фабричных рабочих, но втайне, кажется, очень страдал, сознавая свою непригодность для конспиративных дел. Проводив Ларису и Сергея, он на целую неделю впал в тоскливую задумчивость. Кропоткин бывал в доме Байкова почти каждый вечер. Он не раз пытался заговорить с Ленечкой, но тот, как-то пугливо очнувшись, не сразу понимал обращенные к нему слова. Приходилось их повторять. Он опомнится, поговорит несколько минут и опять уйдет в свои думы. Жалко было на него смотреть. Может быть, красавица Лариса вогнала его в такую тоску своим отъездом? Они ведь крепко сдружились. Она часто приглашала Ленечку к себе в женскую половину, и он кидался к ней опрометью: «Я к вашим услугам!» Для Ларисы-то он был, конечно, только земляком и славным простодушным дружком, с каким легко откровенничать, а она для него… Неужто угораздило беднягу так безнадежно влюбиться? Лариса в мечтах своих давно уж с Сергеем. Им суждено быть вместе. Поехать бы простачку к ним в Губин Угол, чтоб понять это. Поймет, успокоится и станет другом их будущей семьи. Такие, как Ленечка, так именно и поступают в подобных случаях. Да, надо предложить пареньку поездку.

— Дорогой друг, вам надо выехать из Петербурга, — сказал однажды Кропоткин, войдя из зала в комнату, в которой сидел на койке Попов, согбенный своими думами.

— Что? — встрепыхнулся Ленечка. — Что вы сказали?

— Вам надо выехать из Петербурга.

— Куда?

— Да хоть бы в тот же Губин Угол.

— Почему в этот Угол?

— Ну, можно и в другое место. Скажем, в Торжок.

— В Торжок? Зачем?

— Может быть, удастся найти там близких нам по духу людей и установить связь с ними.