Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

Яркое солнечное утро. По береговой дороге, вдоль моря, мы с моим тестем, председателем ялтинской земской управы В. К. Винбергом, едем на линейке из деревни Бьюк-Ламбата в Алушту, где должны происходить выборы избирателей в 1-ую Государственную Думу от мелких землевладельцев Алуштинского района. Мой тесть будет председательствовать. Я — избиратель. По закону, впоследствии отмененному, выборы в курии мелких землевладельцев должны были производиться баллотировкой шарами, а потому мы везли с собой семь избирательных ящиков и около сотни баллотировочных шаров. Первые выборы в первую Думу! Как-то они пройдут? Мелкие землевладельцы — народ разношерстный и неопределенный. А между тем от их вотума в значительной степени может зависеть состав выборщиков от общей землевладельческой курии. Наши политические противники — преимущественно крупные землевладельцы. Поэтому чем больше мелкие землевладельцы выберут своих представителей для участия в общей землевладельческой курии, тем больше имеет шансов на успех наша партия Народной Свободы. Неясность положения невольно вызывает во мне чувство тревоги, какое бывает у гимназистов перед экзаменами. И оно так не гармонирует с беспредельным спокойствием, разлитым в весенней крымской природе.

Тревожиться же есть о чем. В северных, русских частях губернии на прошедшие уже собрания мелких землевладельцев явилось совершенно ничтожное количество избирателей. Думалось, что и наши южнобережные татары, люди в большинстве малограмотные, не проявят большей политической зрелости…

Въезжаем в Алушту с ее широким пляжем, на который с шумом накатываются спокойные зеленые волны. Наша линейка заворачивает вглубь этого маленького местечка, где в только что выстроенном здании земского ночлежного приюта для пришлых рабочих должны происходить выборы. Вдруг — полная для нас неожиданность: на площадке перед приютом въезжаем в густую толпу татар. Тут и муллы в серых халатах и белых чалмах, и старые седобородые «хаджи» [12] Татары, побывавшие в паломничестве в Мекке. в зеленых чалмах, и алуштинские франты — комиссионеры и проводники в лазоревых куртках и высоких лакированных сапогах, и рядовые татары южного берега — молодежь в пиджаках и барашковых шапках, старики — в синей домашней одежде, подтянутые красными кушаками и обутые в легкие кожаные пасталы, [13] Татарские туфли из кожи, тонкими ремешками привязывающиеся к ногам. и горные татары в коротких безрукавных полушубках. Одни стоят группами, оживленно между собою разговаривая, другие расположились на земле и, вытащив из мешков продовольствие, закусывают.

Оказалось, что казанский центральный Мусульманский комитет издал приказ всем избирателям явиться к урнам. А татары — народ дисциплинированный и в точности исполнили этот приказ своего неведомого начальства, только что благодаря революции возникшего. Пришли буквально все домохозяева [14] Благодаря тому, что татары владели землей по праву частной собственности, они являлись избирателями не только по курии крестьянской, но и по курии мелких землевладельцев. Впоследствии Сенат разъяснил, что наделенные крестьяне, владеющие землей по праву частной собственности, не могут участвовать в выборах по курии мелких землевладельцев. из всех деревень, причисленных к Алуштинскому району. Жители более дальних горных деревень вышли из дому еще накануне и шли пешком целую ночь. Всего собралось татар свыше шестисот человек. А из русских дачников, тоже во множестве живших в Алуште и ее окрестностях, людей по преимуществу культурных, которые должны были бы, казалось, с полным вниманием относиться к исполнению своего «гражданского долга», явилось всего семеро. На нас семерых выпала трудная задача — организовать самую процедуру выборов, в которых должна была участвовать эта пестрая толпа татар, не имевших, само собою разумеется, никакого понятия ни об избирательном законе, ни об избирательной технике.

Закон требовал, чтобы в помещение, в котором происходят выборы, никто, кроме избирателей, не допускался. Желая соблюсти это требование закона, мы поставили у входа в ночлежный дом столики и по спискам, врученным нам старостами деревень, стали проверять каждого входившего. Но что это были за списки! Прежде всего в них стояли «официальные» фамилии татар, часто не имевшие ничего общего с их «уличными» фамилиями, под которыми они сами себя знали. Приходилось на слово верить старосте, что какой-нибудь Мустафа Кулумбаш, подошедший к столу, но отсутствующий в списке, то же лицо, что проставленный в списке Мустафа Беков.

Но часто бывало хуже:

— Как зовут? — спрашиваю, например, молодого подошедшего к столу татарина.

— Амет Рамазан Гусар.

Перелистываю длинный список, в котором избиратели помещены не в алфавитном порядке, а в порядке расположения их жилищ в деревне, и не нахожу такого. Призываю на помощь старосту. Он долго водит корявым пальцем по списку, но столь же безрезультатно. В дело вмешиваются другие татары. Волнуются, о чем-то спорят на непонятном мне языке. Наконец староста решительно перелистывает список и, тыча пальцем в какое-то имя, говорит мне:

— Вот он.

— Но ведь здесь никакого Гусара не значится, — возражаю я с недоумением, — здесь написано — Курт Сеит Умеров.

— Ничего, — говорит староста, — это дядька его был. Дядька помер, теперь его земля, Амет хозяин.

По закону, я не имею права допустить к участию в выборах лиц, не значащихся в списках. Но списки так и пестрят «мертвыми душами», и, если придерживаться закона, пришлось бы лишить права участия в выборах добрую половину пришедших татар, которые сами себя по праву считают законными избирателями. Объяснять им, что ошибка в каком-то списке лишает их этого права, — невозможно. Поэтому, посовещавшись между собой, мы решаем нарушить закон во имя здравого смысла. И вот я зачеркиваю умершего Умерова и вписываю стоящего передо мной живого, улыбающегося Амета Гусара.

На поиски имен в списках, на установление настоящих фамилий и на замену мертвых душ живыми тратится бесконечное количество времени. Между тем, татары, сидящие во дворе, не понимают, в чем задержка. Они начинают нажимать на передних, а те упираются в наши столы, которые постепенно отодвигаются вместе с нами вглубь помещения. Наконец передние татары не выдерживают. Столы совершенно раздвигаются, и толпа, уже ничем не сдерживаемая, вливается в ночлежный приют. Закон окончательно попран. Но не можем же мы снова удалить всех и опять начинать проверку. Решаем подчиниться обстоятельствам и продолжаем нашу работу, подзывая к себе уже вошедших татар в порядке списков. Так дело идет значительно скорее. И все же на одну лишь проверку списков тратим несколько часов.