Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

В возможность побед на фронте уже никто не верил. Одна надежда оставалась на союзников, но и оттуда, с Западного фронта, ничего, могущего поднять бодрость нашего настроения, не сообщалось. Там война приняла затяжной характер. В газетах пестрели названия все одних и тех же мест сражения — городков, деревень, рек и речек. Особенно часто переходил из рук в руки какой-то «домик паромщика». От этого домика, конечно, после первого сражения даже развалин не осталось, но он долго помещался в заголовках газетных столбцов, наводя на читателей уныние безнадежности.

Правда, знающие люди утверждали, что, благодаря помощи общественных организаций, обороноспособность нашей армии увеличивается изо дня в день и что весной 1917 года мы сможем начать победоносное наступление. Так оно и было на самом деле. Но и эти сведения не могли поднять духа русских людей, привыкших уже за время войны, что все их надежды неизменно рушились.

Мы еще считали своим долгом говорить какие-то бодрые слова, ибо отдали войне слишком много душевных сил, чтобы отказаться от столь пошло звучавшего теперь лозунга — «война до победного конца», но это было уже с нашей стороны лицемерием. Даже самым близким людям мало кто решался выдать свои сомнения относительно исхода войны, но ни прежней веры, ни патриотической энергии в обществе уже не чувствовалось.

Как и другие принципиальные сторонники «войны до победного конца», я посвящал значительную часть своих досугов связанной с войной работе. Вернувшись с фронта, я опять стал ходить на службу в министерство путей сообщения, но все экономические обследования проектировавшихся железных дорог были из-за войны отложены, а потому работы на службе у меня не было никакой. Для очистки совести мы с моим начальником, инженером Никольским, придумывали себе разные занятия, но большую часть времени проводили в праздности. Однако ежедневное посещение службы было обязательно, а служба была в это время единственным источником моих средств. Зато вечера и праздничные дни я посвящал общественным делам, посещая заседания и собрания парламентской фракции. Но большую часть свободного времени отдавал работе в 19-м городском попечительстве о бедных Петербургской стороны.

До войны столичные попечительства были исключительно благотворительными учреждениями, существовавшими отчасти на средства частных лиц, отчасти на субсидии от города. В Москве, где широкая благотворительность была издавна в традициях ее богатого купечества и где городская Дума проявляла больше заботливости о населении, городские попечительства о бедных были живыми общественными учреждениями. В Петербурге же до войны большинство их влачило жалкое существование. Работали в них преимущественно живущие на пенсии отставные чиновники и скучающие от безделья дамы. Деятельность же их заключалась главным образом в раздавании грошовых пособий вдовам и сиротам.

С начала войны правительство стало отпускать городам огромные средства на выдачу денежных пособий семьям призванных на войну запасных нижних чинов, по нормам, установленным законом, а столичные Думы передали это дело городским попечительствам. Прежнему составу попечительств такая работа была не под силу, но, благодаря тому, что в широких слоях петербургского общества считалось обязательным проявлять свое содействие войне, состав бесплатных работников попечительств увеличился во много раз.

В 19-м попечительстве на Петербургской стороне, где я работал и где меня избрали товарищем председателя, было чрезвычайно людно. Принимали участие в работе самые разнообразные люди — чиновники, лица свободных профессий, купцы и приказчики, студенты и курсистки. А работа была сложная. Приходилось документально устанавливать право тех или иных семей на пособие и следить за изменением состава этих семей. Кроме того, нужно было производить обследования имущественного положения более нуждающихся для выдачи им дополнительного пособия деньгами, одеждой и обувью, помещением детей в приюты и т. д.

Вначале выдавались пособия только законным семьям запасных, но затем городская Дума распространила право получения пособия и на семьи незаконные. И к нам хлынула масса новых клиенток, так называемых «гражданских жен». Появлялись женщины с детьми и без детей, женщины в платочках и шляпках, убогие и нарядные, некоторые, судя по внешнему виду и манерам, профессиональные проститутки. Обычно на вопрос о том, что им нужно, такие просительницы отвечали: «Я гражданская». Это звучало лучше, чем «незаконная». Но как было установить наличность бывшего сожительства солдата с называющей себя его «гражданской» женой? Практика привела нас к тому, что мы стали требовать удостоверения их бывших сожителей, заверенные полковым начальством, но вначале удовлетворяли просьбы явных самозванок. Бывали даже случаи появления у нас законной и двух «гражданских» жен одного и того же солдата, и все требовали пособия, следуемого «по закону». Все такие казусы разбирались на заседаниях правления попечительства, члены которого, распределив между собой дежурства, руководили работой многочисленных добровольцев. Каждый из нас имел на попечении, кроме того, несколько наиболее нуждавшихся семей, которые мы навещали на их квартирах и хорошо знали все их нужды.

Дело постепенно разрасталось и усложнялось. Явилась потребность в общем руководстве. Если не ошибаюсь, по инициативе графини С. В. Паниной было созвано собрание представителей попечительств, на котором было решено создать объединяющий орган в виде Совета попечительств для координации их работы и руководства ею. Председательницей Совета была избрана С. В. Панина, вносившая в нашу работу неиссякаемую энергию и инициативу.

С графиней Паниной я до этой поры был мало знаком, лишь изредка встречаясь с ней на разных общественных заседаниях культурно-просветительного характера, но в 1915 году на совместной работе мы хорошо узнали друг друга, и с тех пор в течение более двадцати лет мы с ней, хотя редко видимся, живя в разных городах и даже государствах, поддерживаем дружеские отношения.

Не могу не сказать здесь несколько слов об этой замечательной русской женщине.

Наследница огромного состояния, С. В. Панина рано вышла замуж, но брак ее был крайне неудачен. Она разошлась с мужем и вернула себе после развода девичью фамилию. С тех пор она всецело отдалась общественной деятельности.

К молодой, богатой и доброй женщине стало обращаться за благотворительной помощью множество просителей. Но, не желая распылять свои средства на индивидуальную помощь людям, на общественные дела денег она не жалела и принимала активное участие в создаваемых ею учреждениях. Больше всего посвящала она времени Народному Дому в Петербурге, оборудованному и содержавшемуся на ее средства. Графиня Панина обладала настоящим организаторским талантом. Каждое дело спорилось в ее руках.