Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

Распоряжение о назначении генерал-губернатора было воспринято военными, и не без основания, как акт недоверия. Деникин потребовал отмены этого распоряжения. И опять возник длительный конфликт между Екатеринодаром и Симферополем, опять полетели из Екатеринодара грозные телеграммы, резкие бумаги и опять крымские министры бегали ежедневно объясняться по прямому проводу.

Дело осложнилось тем, что Добровольческая армия, завладев деньгами, находившимися в бердянском и мелитопольском казначействах, решительно отказалась передать их крымскому правительству, вынуждая его этим расходовать на управление северными уездами Таврии средства, собираемые на Крымском полуострове. На это правительство, конечно, согласиться не могло. В результате объединение Таврической губернии оказалось чисто бумажным.

Серьезные трения между крымским правительством и Деникиным происходили также по вопросу о созыве крымского Сейма.

Принимая власть от собрания крымских земцев, правительство дало обязательство созвать местный парламент (Сейм), если до марта месяца не произойдет объединения России. Большинство членов правительства относилось отрицательно к мысли о созыве Сейма, но они не считали себя вправе нарушить свое обязательство: время шло, Россия не объединялась, и правительству, вопреки собственному желанию, пришлось выработать закон о Сейме и с запозданием на два месяца против обещанного срока назначить выборы.

Закон о Сейме был проведен через собрание земских и городских представителей, причем большие прения вызвала система выборов. Левое большинство собрания жило тогда под гипнозом формального демократизма, а потому вносило в избирательный закон «демократизующие» его поправки, сводившиеся главным образом к установлению идеальной арифметической справедливости. И действительно, была принята еще нигде невиданная, самая скрупулезная пропорциональная система выборов со сложнейшим подсчетом остатков неиспользованных голосов. Сейчас я уже не помню, в чем заключались ее особенности, но вспоминается мне, как мы с Набоковым прямо выбились из сил над редакцией внесенных собранием поправок, стараясь изложить в ясной форме крайне запутанную систему подсчета.

Когда известие о скором созыве Сейма дошло до Екатеринодара, оно вызвало там большое негодование и было воспринято как «сепаратизм», являвшийся чем-то вроде бреда преследования правительства генерала Деникина. Кубанская Рада, донской Круг, а теперь еще крымский Сейм. Не ясно ли, что и крымское правительство стремится отделить Крым от России!

Никакие уверения С. С. Крыма и других министров в их полной лояльности по отношению к «единой России» не помогали. А тут еще министр внешних сношений Винавер самостоятельно обратился к командующему союзническим флотом с просьбой о высадке в Крыму десанта для защиты полуострова от вторжения уже приближавшихся к Перекопу большевистских войск…

В своей упорной повседневной борьбе с командованием Добровольческой армии за сохранение в Крыму сколько-нибудь сносного правового строя, в борьбе, происходившей прикрыто, так как обстоятельства требовали хотя бы внешнего выявления единства противобольшевистского фронта, крымское правительство не находило необходимой поддержки ни в совершенно пассивных массах населения, ни в органах крымской общественности. Татары, как я упоминал выше, относились к правительству с явной враждебностью, особенно обострившейся, когда оно, содействуя Добровольческой армии, издало приказ о мобилизации. Мобилизация эта вообще не удалась. Из русского населения явились немногие, а из татар — почти никто.

Оказалось, что Курултай выпустил тайно призыв к населению не давать солдат в армию. Тогда по ордеру министра юстиции Набокова в здании Курултая был произведен обыск, в результате которого был дан приказ об аресте одного из лидеров татарских националистов — Чипчакчи. Дело мобилизации, впрочем, от этого не улучшилось, но отношение татар к власти стало еще враждебнее.

Но и русская социалистическая общественность, родившая из своих недр крымское правительство, скоро заняла в отношении его позицию «постольку-поскольку».

В редактировавшейся лидером местных с.-д. В. А. Могилевским севастопольской газете «Прибой» писались резкие статьи против гражданской войны вообще, а в частности против Добровольческой армии и поддерживавшего ее «буржуазного» крымского правительства, которому всякое лыко ставилось в строку. Социалисты, составляющие большинство в севастопольской и симферопольской Думах, проводили в них свои политические резолюции, совершенно не считаясь с тем, что Красная армия приближалась к Крыму.

Все это ослабляло положение правительства в его борьбе с военными властями за сохранение гражданских свобод и содействовало успехам большевистской пропаганды.

Для борьбы с ней правительству пришлось создать особый полномочный комитет в составе министров внутренних дел и юстиции и представителя командования Добровольческой армии, которому было предоставлено право производить аресты в административном порядке.

Этот акт был воспринят социалистическими кругами как нарушение данных правительством обязательств, и отношения их с правительством стали портиться все больше и больше.

Ежемесячно, согласно нашей «конституции», правительство созывало съезды представителей земств и городов Крыма, на которых давало отчет в своей административной и законодательной деятельности. Съезды эти, согласно той же конституции, не могли высказывать ни одобрения, ни неодобрения правительству, и мне, председательствовавшему на них, приходилось снимать с голосования все резолюции, имевшие характер осуждения его действий. Однако по прениям, иногда весьма горячим, было видно, что правительство с каждым месяцем теряет поддержку избравшего его органа. Правда, заседания съездов, хотя и гласные, проходили при почти полном отсутствии публики (политика к этому времени набила оскомину населению), но все-таки отчеты о них печатались в газетах и производили известное действие.

Обычно до начала официального заседания устраивались в моем кабинете частные совещания, на которых министры откровенно говорили о положении дел и о своих взаимоотношениях с командованием армии. Министры указывали членам совещаний на сложность обстановки и просили публично не касаться целого ряда деликатных вопросов. Представители партии с.-р., имевшие своего члена в составе правительства, до известной степени входили в его положение, и выступления их лидера, присяжного поверенного Жирова, имели характер «оппозиции его величества». Что касается лидеров с.-д., то они не внимали никаким резонам, их выступления были крайне резки и ставили правительство иногда в очень трудное положение. Помню, как после одного резкого выступления В. А. Могилевского, в котором он обвинял Добровольческую армию в контрреволюционности и в целом ряде насилий, В. Д. Набоков раздраженно крикнул ему: «Что же вы хотите! Хотите убрать войска с фронта?» Могилевский ответил ему необдуманной фразой в таком роде: «Хотя бы и так. Мы хотим прекращения гражданской войны».