Владимир Оболенский - Моя жизнь. Мои современники

Кроме указанных трех главных групп земских статистиков, были еще две небольшие группы: к одной я причисляю людей малоинтеллигентных, тупых и бездарных, как-то затесавшихся в статистическую компанию и приобретших навыки в счетной работе. Им из статистики деваться было некуда. Конфликты были не в их интересах, а потому в большинстве случаев они примыкали к «правительственной» партии. К другой группе можно отнести забулдыг и запойных. Ни в одном другом учреждении они служить бы не могли. Но статистическая вольница была к ним терпима. В каждом бюро было 2–3 запойных статистика, которые от коллегии получали как бы негласные отпуски во время запоев. Я знал нескольких статистиков с регулярными запоями, которые служили в своих бюро по много лет. Но, если запои становились «не регулярными», долготерпению товарищей наступал конец. Приходилось их увольнять, и они исчезали из нашей среды, погибая где-либо «на дне».

Таков был в общих чертах состав статистической вольницы, в которую я попал после трех лет службы в одном из центральных учреждений правительственной статистики.

Однако и статистическая вольница не могла избежать естественного деления на классы. В статистических бюро были свои патриции и плебеи. Патриции, обладавшие званием статистиков, были полноправными гражданами своих республик и участниками внутреннего самоуправления. Это было все же меньшинство. Большинство составляли счетчицы, или «барышни», как их называли в просторечии. Барышни были нашими чернорабочими, никаких прав по управлению бюро не имели, да на них и не претендовали. Впрочем, в период подъема революционных настроений перед 1905 годом в некоторых бюро стремление к эгалитарности доходило до абсурда и «барышни» были введены в коллегии с правом решающего голоса. Такие порядки, например, я застал в таврическом статистическом бюро, когда был выбран членом таврической губернской земской управы.

Явившись на общее собрание, на котором обсуждались очень сложные вопросы программы исследования, я был совершенно поражен тем, что увидел. В коллегии принимали участие человек 10 статистиков разной опытности и квалификации и около 20-ти «барышень»-счетчиц. В большинстве это были юные девицы, недавно окончившие симферопольскую гимназию. И вот оказалось, что эти 20 девиц, предводительствуемые молодыми и неопытными статистиками, проводили решения, против которых возражало несколько старых опытных работников, в том числе и я.

Мое положение было особенно щекотливое, ибо я, как член управы, был начальством для бюро и его заведующего Неручева и по долгу службы не мог потерпеть, чтобы абсурдные с моей точки зрения решения проводились в жизнь. Зная по опыту нравы статистиков, я понимал, что последствием моего протеста неизбежно будет «конфликт», который, благодаря моему статистическому прошлому, примет характер всероссийского скандала. Я все же заявил Неручеву, что отказываюсь состоять членом этой противной здравому смыслу коллегии, и вероятно скоро начался бы между нами конфликт, если бы не наступил период революции, который закрутил и меня, и Неручева в своем водовороте.

Совершенно понятно, что управление вольницей в большинстве неуживчивых, самодовольных, самолюбивых и прямолинейных людей, вольницей, образовавшейся не на основании законов, но вопреки им, и державшейся лишь на традициях, которые создались при совершенно иных обстоятельствах, было делом непосильным для заведующих, даже самых авторитетных и тактичных. И не мудрено, что так называемые «конфликты» возникали по самым разнообразным поводам. То отдельные статистики, не ужившись с заведенными порядками, оставляли службу, то к ним присоединялись целые группы. Иногда бунтовало большинство бюро против заведующего, или все бюро вместе с заведующим — против управы.

Требования, ультиматумы, коллективные отставки, третейские суды…

За свою десятилетнюю работу в земской статистике мне пришлось принимать участие в целом ряде подобных историй. В таких случаях мы проводили время в бесконечных заседаниях, происходивших иногда в течение двух-трех недель почти каждый вечер и длившихся порой до глубокой ночи. Все ходили нервные, хмурые. Вчерашние друзья, примкнув к разным партиям, внезапно делались заклятыми врагами, переставали кланяться друг другу… Нечего и говорить, что во время «конфликтов» работа у всех валилась из рук.

Не имея впереди никаких карьерных перспектив, не дорожа, как и большая часть старой русской радикальной интеллигенции, материальными благами, не связанные с данной губернией ни родственными связями, ни знакомствами, строптивые и неуживчивые статистики, в особенности холостяки, легко шли на всякие «конфликты» и перекочевывали из одной губернии в другую. Если не считать кочевых инородцев и актеров, в России не существовало более кочевой группы населения, чем земские статистики. Статистики, работавшие в одном и том же бюро более 2–3 лет, составляли редкое исключение. И если, несмотря на это, земская статистика дала России много ценных трудов и исследований, то объясняется это тем, что среди нас было все же немало способных и талантливых людей, а кроме того, в периоды внутреннего мира все мы, хранившие старые традиции, работали не за страх, а за совесть, не считаясь с официальным распорядком рабочего дня.

Смоленское земство и его деятели. Выборные земцы и служащие по найму. Смоленское общество — аристократия и интеллигенция. Мои смоленские знакомые. Доктор Д. Н. Жбанков. Председатель губернской управы Н. А. Рачинский и комический эпизод на земском собрании. Земец Б. Т. Садовский и странное завершение его жизни. Мой доклад отвергнут земским собранием и я покидаю Смоленск.

Возвращаюсь к последовательному изложению событий моей жизни. Итак, лето 1896 года я провел в учебе у Н. М. Кислякова, на исследовании Опочецкого уезда Псковской губернии. Кочевал из деревни в деревню, от помещика к помещику, познакомился с приемами исследования и как выжимать правдивые цифры из лживых показаний. А лгали все — крестьяне и большая часть помещиков. Крестьяне старались прибедниться, предполагая, что от их показаний зависит размер тщетно ожидавшейся ими земельной прирезки, а помещики, знавшие, что работа производится в оценочных целях, но не представляя себе, что оценка предстоит нормальная, а не индивидуальная, старались приуменьшить доходность своих имений.

Получив в Псковской губернии некоторый практический опыт в организации статистических исследований, я все же не без душевного трепета отправлялся в Смоленск, где мне предстояло руководить этим сложным делом и, прежде всего, представить на губернское земское собрание проект организации и сметы статистического бюро.