Наталья Мамонтова - Игорь Грабарь

Грабарь писал иней «на всякие лады» - разнообразные его виды, в утренние и вечерние часы, при солнце и в бессолнечный день. Делалось это в виде маленьких цветных набросков, так как на морозе быстро застывала краска. Таких набросков накопилось у Грабаря около сотни - «не было эффекта инея в течение дня, которого бы я не зафиксировал в этой коллекции»[1 И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 223.]. В мастерской наброски стали превращаться в композиции, составившие сюиту картин День инея (1907-1908). Она, по замыслу художника, должна была обобщить его импрессионистический опыт и перевести его в план декоративного синтеза, он намеревался вывести некую формулу цветового и светового видения.

За самоваром. 1905

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Такая углубленность в технику передачи мотива в какой-то момент обернулась рассудочностью, механистичностью, которую сам Грабарь ощутил в своих работах, - это был пик его импрессионизма. Теперь он начал уделять все больше внимания цветовым, декоративным задачам, пытаясь отойти от сугубо импрессионистических. Декоративизм становился значительным направлением в московской живописи 1910-х годов, и работы Грабаря постепенно входили в это русло. И в более поздних работах содержится свидетельство о том, что эта живописная проблема продолжала его волновать. Пейзаж в картине На лазоревом небе (1923) обладает высокими декоративными качествами - выразительные линии контуров, прихотливая узорность листвы, вычерченная на фоне неба, плоскостность крон деревьев и кустов напоминает японское искусство.

Сирень и незабудки. 1905

Ярославский художественный музей

Утренний чай (В аллее). 1917

Национальный музей изобразительных искусств Республики Татарстан, Казань

Еще в школе Ашбе Грабарь начал ставить себе строгие натурные задачи, пытаясь достичь конечной объективности во взаимоотношениях художника с натурой. Одним из направлений в этой работе стали натюрморты, в которых изображение доводилось до иллюзорности. Начиная от простых ко все более сложным, эксперименты с натюрмортной иллюзорностью должны были обозначить границу живописного и реального.

В Дугине натюрморт стал для Грабаря важным упражнением для руки и глаза, подобно гаммам для пианиста. Среди первых удачных дугинских натюрмортов был этюд Банка с вареньем и яблоки (1904), в котором запечатлена своеобразная манера художника и его отношение к тому, что носит название «мертвая натура».

Прижавшись друг к другу, стоят и лежат на столе предметы. Их тесная группа при всей натюрмортной неподвижности словно несется в вихре однонаправленных мазков.

Послеобеденный чай. 1904

Ивановский художественный музей

Слитность предметов, отсутствие пространства между ними усиливают впечатление движения. Во главе этой семейки предметов - банка с вареньем; она концентрирует свет в картине благодаря прозрачности стекла и волшебному цвету ее содержимого. Живописные рефлексы, словно перебегающие с предмета на предмет тени, вихрящаяся вокруг яблок бумажная обертка, взлетающие как под дуновением ветерка края бумажных крышек - все подчинено идее и форме импрессионистического «потока жизни», еще более выигрывающего от контраста смыслов: «мертвая натура» предстает более живой, чем ее принято видеть и изображать.

Большинство натюрмортов Грабаря 1900-1910-х годов - цветочные. Это связано с тем, что цветы были в дугинском доме круглый год: либо полевые, либо оранжерейные. Красота цветовых сочетаний, разнообразная фактура растений давали чистую и радостную живописную задачу, увлеченно разрешаемую свободной кистью.

Как и в пейзажах этого времени, в натюрмортах Грабаря воплощен «чистокровный» импрессионизм - это Сирень и незабудки, Хризантемы (обе - 1905). О картине Сирень и незабудки Грабарь писал: «Я увидал на рояле корзину, ...плотно наполненную незабудками, походившими на какую-то плюшевую, дивного бирюзового цвета материю. Рядом стоял в белом кувшине букет белой и лиловой сирени. Я бросил подле на рояль еще ветку сирени и принялся писать...»[ 1И.Э. Грабарь. Моя жизнь, с. 210.] Натюрморт имел огромный успех у всех, кто его видел. Но сам художник знал о нем больше, чем зрители, - ему самому картина «показалась скучной и суховатой по выполнению, а главное слишком механической в своем дивизионизме, лишенной того живописного нерва, который один вносит в художественное произведение подлинно животворящее начало. Правда, я отдавал себе отчет в том, что нельзя передать целую копну таких миниатюрных цветов, как незабудка, в которых переливаются голубые, синие, сиреневые, розовые, зеленые и желтые краски, одним обобщающим тоном; сама фактура цветка диктовала фактуру живописи, но все же в результате получилась иллюзорность не чисто живописного порядка, а порядка фотографического, мне всегда ненавистного»[ 2Там же.]. Недовольный картиной, Грабарь дал себе слово написать еще множество натюрмортов, «чтобы выправить кривую этой натюрмортной эволюции»[ 3Там же, с. 211.].

Дельфиниум. 1908

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Цветы и фрукты на рояле. 1904

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Как видим, художник был аналитичен и строг по отношению к своим импрессионистическим поискам, он был увлечен не самим методом, а все более точными подходами к натуре.

«Чайные» натюрморты после Константина Коровина на рубеже веков стали популярны среди московских живописцев. Грабарь внес в этот жанр много изысканных решений - и колористических, и композиционных. Послеобеденный чай и Утренний чай, большая картина, находящаяся в Национальной галерее в Риме (обе - 1904), стали первыми в ряду подобных работ. Картина За самоваром (1905) была написана в тот час, когда дневной свет переходит в голубые сумерки. Это предвечернее освещение дало особую жизнь живописным эффектам - тлеющему огоньку самовара, блеску его металлической поверхности, игре голубых рефлексов в хрустальном стекле. Да и девушка, сидящая с чашкой у самовара, включена в эту живописную стихию - последний луч света позолотил ее волосы и щеку. Здесь мы впервые видим будущую жену художника и героиню многих его портретов, старшую дочь художника Михаила Микешина Валю.