Ольга Книппер-Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 1: 1899–1927

Жду от тебя вестей.

Кланяйся Прохачу, скажи, что я тронута его приветом и надеюсь скоро его увидеть.

Шея моя уже третий раз пухнет, а эти дни и температурка была. Кладу компрессы.

Как у вас на юге насчет круп, муки, картофеля – пожалуйста, напиши, будь добра.

Ходишь ли в горы? Как должно быть хорошо сейчас на юге! Даже и здесь хорошо, солнечно, все распускается, несмотря на холодок. Ох, и такая разруха всюду! Господи, кто же поможет, где та прекрасная сильная душа или души, кот. принесут нам радость, помогут устроить жизнь… Ну покойной ночи, целую крепко. Оля

Год по содержанию.

12 мая [1917 г. Ялта – Москва]

Ты пишешь мне, милая Оля, «покойной ночи», а я говорю тебе – доброе утро. Сейчас чудесное утро!

Пока в Ялте есть мука и крупа, и молодой картофель, много зелени, но что будет через месяц – неизвестно. Возможно, что голодная волна дойдет и до нас. Вчера я последний раз пила на поплавке шоколад с пирожными, с сегодняшнего же дня запрещено печь сдобь. Здесь все время было нормально в продовольственном отношении. Могу тебя порадовать – ходит в Гурзуф из Ялты моторная лодка, вчера приехала m-me Шаляпина из Гурзуфа за 1р. 50 к.

В политическом смысле у нас сплошной оптимизм, единение полное и большая надежда на коалиционное министерство, хотя мне очень жаль Гучкова и Милюкова! Я теперь веду дружбу с политическими, они меня очень бодрят [1348]. Живут они недалеко от нас, в «Гнездышке», водим знакомство. Были у меня, пили чай. Оказывается, самый близкий писатель для них – это Чехов. Цитируют из его пьес, знают все рассказы. Потребовали у меня «Сахалин». В воскресенье с Сережей пойду к ним. В Ливадии, в свитском доме, тоже живут больные политические, поменялись местами!!

А у меня беда, заболел Мих. Павл., весь изнервничался, какие-то бугры на подошвах, не может ходить, болит плечо. Альтшул. приказал ему жить на юге, и вот он уехал недели полторы тому назад, чтобы ликвидировать свое дело [1349], хотя на время, и переехать в Ялту. Конечно, мне это весьма тяжко, куда я их дену? Миша и Сережа еще ничего, а вот дамы для меня не очень желательны [1350]… Значит, внизу у меня будут помещаться семь человек! Мисхор же, вероятно, лопнет от населения! 20 июня я думаю уже переезжать и увозить свою команду в Мисхор, а 20 августа быть уже обратно в Ялте, т. к. Мисхор сдаден на осень с 25-го авг.

Постарайся приехать пораньше, чтобы пробыть на даче хотя дня три с нами. Теперь могу сказать: в тесноте, да не в обиде… Паша подает уже мне счета в 25 р. в день, воображаю, что будет дальше?!! Как хорошо, что не приехали ко мне Алексеевы [1351], им бы у меня было тесно.

Сад наш великолепен! Как жаль, что ты не видела его весной! Глицинии и сирень уже отцвели, теперь цветут розы.

По ночам у меня невыносимо болят здоровые зубы с правой стороны, не могу спать. Мне кажется, что трещит челюсть, я чуть не плачу от боли; в час ночи начинается и к пяти час. кончается боль. Днем не болит. Ужасно странно и невыносимо! Вообще нервы у меня не в порядке… Мамаша буянит по-прежнему, даже еще хуже… Мочится под себя, каждое утро вынимают ее мокрую из постели… Ох! Что делается, если б ты знала! Тяжко, тяжко и тяжко! Ну вот и всё, что я могу написать. Будь здорова и не падай духом от общественных переживаний, Бог даст, образуется. Маша .

Целую.

Панихида 2-го июля будет в Алупке, да будет тебе известно.

Год по содержанию.

17 мая [1917 г. Москва – Ялта]

Ты мне ничего не пишешь, милая Маша. Передала ли ты все, что я просила, г-же Фамильянт?

У нас только второй летний день, сегодня жара, деревья зеленеют, липы еще не распустились. У меня зацвели два сиреневые деревца – чудеса! Сижу, пишу, и с балкона тянет аромат сирени, бульвар кружевной, светит луна, все так прекрасно, а люди копошатся, чего-то требуют, враждуют, не понимают…

Волга моя ухнула, и я с ужасом узнала, что поедем опять в Харьков, Ростов и Екатеринослав – отказаться нельзя, да и деньги очень нужны. Кончу я maximum 14 июня и прямо поеду в Гурзуф. Не знаю, когда освободится Володя, поедут ли они раньше меня или съедемся вместе – ничего не знаю.

Маша, милая, если можно, попроси Пашу понемногу закупать сухой провизии для меня, надеюсь, карточной системы пока еще нет у вас. Это возможно или нет? Если это не трудно, то пусть закупает крупы, макароны, а может быть, это не дороже и в Гурзуфе – как ты думаешь? Ты умная, рассуди. Водворю своих, осмотрюсь и приеду к тебе погостить. Не дождусь увидеть море, горы, простор. Ты приедешь в Гурзуф, и мы походим в горы, да?

Ты читала о гибели Барнаула? У Кости сгорело все решительно, все бумаги, деньги, шубы, одежда, т. к. он был на холодильнике за много верст и ничего не спас. Ужасно его судьба бьет. Мы пережили мучительные дни, т. к. срочные телеграммы шли чуть не неделю. На Аду было страшно смотреть. Она все же едет туда на работу.

Мише будет комната в санатории на июнь, его устроят. Олюшка очаровательна. Ида снимала ее, посылаю снимок со мной, только извини, я в расстегнутой блузке, и никто не сказал мне.

В театре всё заседания – новое товарищество, новый устав [1352], волнения… Санин смотрит спектакли, наводит критику [1353]. Ноги мои отказываются служить, так намялись по камням. Ой!

Ну, Маша, до свидания. Кланяйся саду, домочадцам, Прохачу. Целую. Оля

Год по содержанию.

23 мая [1917 г. Москва – Ялта]

Вот видишь, милая Маша, как хорошо, что я настояла на том, чтоб не сдавать Гурзуфа – при таком стечении народов у тебя вышло очень кстати. Я до сих пор не знаю, когда попаду в Гурзуф, все еще не решен вопрос с поездкой, и потому как-то не думается еще об отъезде, об укладке…

Сегодня сижу дома, простуженная, вечером играть надо [1354]. Собираюсь к доктору относительно шеи, кот. все время припухает. Вчера принесли анализ, оказывается, никакой подагры, судя по анализу – ни кислот, ни солей, ни белка, – а прошлую весну до лечения в Ессентуках все это было. Значит, и припухлость не на подагрической почве. Ну, скучно об этом.

Бульвар зеленый, свежий, сирень моя, и лиловая, и белая, цветет пышно, какое-то чудо, право, никогда эти деревца оранжерейные не цвели.

А ты очень оптимистично настроена. Я верю в далекое прекрасное будущее, но думаю, что нам уже не придется его дождаться. А сейчас очень трудно, очень мучительно живется, и временами нервы не выдерживают, теряешь самообладание, веру в лучшее будущее.

Самое спасительное было бы работать сейчас в обществ. организациях – легче было бы жить.

«Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом…» – говорит Раневская и я вместе с ней. Нервы натянуты. На днях я играла «Три сестры» и в 4-м акте так занервила, что казалось, еще минута, и нервы не выдержат, и я или уйду, или упаду, или крикну… Сердце прямо оторвалось… Уже это было не искусство.