Юрий Жуков - Летописцы Победы

Сменщицу прислали через две недели — ленинградку Нину Дорохову. Лисянскую сразу надолго уложили в госпиталь.

Еще одно знакомство — с полиграфистом лейтенантом технической службы Андреем Терещенко. Пришел к Постоловскому доложить, что забарахливший было линотип за ночь отремонтирован, действует надежно. У ответственного секретаря вырвался вздох облегчения:

— Очень вам благодарен, а то беда…

У молодого, рослого Терещенко лицо бесстрастное, даже хмурое. Потом я не раз видел его таким. Узнал: тяготится человек тем, что он на войне, а не воюет. Сверстники командуют взводами, ротами… Нет, он понимает всю необходимость своей работы для фронта. Но все же, может быть, кто-либо другой. А то все время во втором эшелоне, в относительной безопасности. Но легко ли найти замену прекрасному специалисту? И Чекулаев был неумолим: каждый находится на войне там, где нужен. А безопасность здесь относительная.

В октябре, после освобождения Риги, мы похоронили погибшего Андрея Терещенко с воинскими почестями на городском кладбище…

Снова открылась дверь избы. Появился капитан среднего роста, плотно сложенный, без шинели, с орденом Красного Знамени и медалью «За боевые заслуги» на суконной гимнастерке. Правая рука в черной повязке. Планшет перетянут резинкой — фронтовая привычка строевых офицеров. То был Юрий Севрук. Левой рукой крепко пожал наши руки:

— Еще пополнение. С прибытием!

Пришел к Постоловскому поделиться огорчением: опять главный редактор ответил отказом на просьбу отправить в действующие части.

Постоловский воскликнул:

— Ну и правильно! Надо окончательно окрепнуть.

Юрий Севрук сам прибыл в редакцию недавно — недели за две до нас. Добился выписки из госпиталя, еще не излечившись совсем после пулевого ранения. Чекулаев и усадил его до полного выздоровления за работу над солдатскими письмами. А Севрук ежедневно отправлялся к начальству: разрешите на передний край. Разрешение получил только недели через три, после медицинского освидетельствования.

Не сразу узнали мы, и не от самого Юрия Севрука, что, будучи корреспондентом армейской газеты на Волховском фронте, он имел на своем счету девять фрицев, уничтоженных из снайперской винтовки, а однажды захватил в бою «языка». И о том, что ранен был, когда заменил павшего командира батальона, возглавив атакующих и выиграв бой. За это и был награжден орденом Красного Знамени. На Волховском же фронте стал коммунистом. Был он заочно, хотя заявления и не подавал, принят в члены Союза советских писателей при восьми, а не трех положенных рекомендациях. В том числе И. Эренбурга, А. Твардовского, Б. Горбатова, П. Антокольского, С. Щипачева.

И. Эренбург писал в своей рекомендации: «Горячо поддерживаю кандидатуру писателя Ю. П. Севрука, которого знаю как умного литератора, прекрасно работавшего до войны и талантливо работающего сейчас, во время войны».

До войны — в журнале «Знамя», где он вырос до крупного литературного критика и публициста, тонкого ценителя русской классической и современной поэзии. На исходе войны друзья писали ему из Москвы: «Ты уже многое сделал для Победы. У тебя правая рука не действует. Дай согласие вернуться на работу в журнале «Знамя». Очень нужен здесь». В сентябре сорок четвертого он отвечал А. Тарасенкову и В. Вишневскому: «Вообще-то говоря, я не устал еще воевать, и рука у меня зажила… И время сейчас интересное, и места мы проходим сейчас несколько необычные».

Не устал воевать! И жил, как все мы, жадным ожиданием близкой Победы, желанного мира, тех счастливейших минут, когда за родным порогом увидит лица близких, крепко прижмет их к груди. И работал, работал, оставляя след своей жизни на страницах газеты, в душах воинов, которых звал в бой. А коли звал, долгом своим считал быть вместе с ними до конца ратного пути.

У Юрия Севрука была белесая от полинялости, пропитанная потом пилотка, которой он очень дорожил и никак не хотел сменить на новую. Надел в сорок первом. Мечтательно говаривал нам: «Когда вернусь, покажу жене, детишкам. Повешу дома на видном месте. Погляжу, вспомню…»

Но с заветной пилоткой Юрию Севруку пришлось все-таки расстаться. После успешно выполненной одной частью боевой операции Марк Лисянский получил приказание немедленно отбыть на место и написать об этом. Отбыть на «кукурузнике», который вот-вот собирался взлететь неподалеку от деревни, где размещалась редакция. Марк, вызванный к главному редактору, явился, забыв впопыхах пилотку. Бежать за ней не было времени. Выручил Севрук — отдал свою. И попросил: «Смотри не потеряй».

Лисянский невысокого роста. Пока сидел в кабине самолета, все было в порядке. Но вот приподнялся, чтобы побольше увидеть, что там, на земле. Пилотки как не бывало. Радость от успешно выполненного задания не могла затмить огромного огорчения. Все в редакции знали, как берег Севрук старую пилотку. С грустью выслушал он покаяние поэта, но упрекать не стал, похлопал его по плечу и сказал: «Вернулся в срок с репортажем — это главное». Но грустил о пилотке долго.

В июле я был ранен во время штурма Пскова. Через месяц вернулся из госпиталя в редакцию. На какое-то время для меня создали «облегченный режим» — послали в воздушную армию писать о боевых делах летчиков. 14 сентября находился в домике, где размещался штаб одной из авиационных дивизий. Мне вручили телеграмму из редакции: «С глубоким прискорбием извещаем о том, что вчера прямым попаданием снаряда убиты наши дорогие товарищи Юрий Севрук и Борис Песков. До конца жизни сохраним светлую память о них».

Оказалось, в разгар наступательного боя вместе направились с КП дивизии в полк, достигший наибольшего успеха. Им настойчиво советовали: «Дождитесь, когда стемнеет. Противник упорно сопротивляется, ведет интенсивный артогонь». Юрий Севрук ответил: «Надо поскорее передать материал для газеты».

Знакомство с подшивкой газеты «За Родину» заняло порядочно времени, хотя было ей от роду три месяца. Внимательно, изучающе вчитывались мы во многие строки. Ведь теперь это — наша жизнь, наша работа. Написанные по горячим следам событий или при непосредственном видении их и достаточной степени военной грамотности, строки вызывали ощущение полной достоверности и сиюминутности того, о чем рассказывалось в газете.

Но о каких событиях шла речь? В ту пору 3-й Прибалтийский относился к фронтам, о которых сообщалось: «Ничего существенного не произошло». Наш фронт еще ни разу не упоминался в сводках Совинформбюро. А между тем части и соединения 3-го Прибалтийского, сковывая значительные силы противника и тем самым облегчая нанесение ударов в других местах, активно воздействовали на вражескую оборону, не давая фашистам покоя ни днем ни ночью.