Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1
- Название:Две жизни в одной. Книга 1
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Полипресс
- Год:2010
- Город:Тверь
- ISBN:978-5-904807-07-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 1 краткое содержание
Книга-1 «Две жизни в одной» — автобиографическая документально-художественная повесть о жизни и творчестве педагога и писателя Гайды Рейнгольдовны Лагздынь.
Две жизни в одной. Книга 1 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
В квартире у директора было светло, весело, играл баян. Но было уже поздно. Василиса Ивановна ушла, Петр Михайлович решил заночевать у своего тестя, школьного сторожа. По-английски, не сказав ничего никому, вышла из дома. Отойдя от окон, оказалась в сплошной темноте. Небо словно слилось в единое целое с окружающим миром. На небе ни луны, ни звездочек. Сплошной мрак. Какие в деревне темные ночи! Впрямь тьмутаракань! Знаю: где-то здесь должен начинаться мост через Пудицу. Чуть под горочку. Яма перед мостом. Нащупываю перила. Вот сейчас перила закончатся, надо идти направо. Иду, словно полностью слепая. В деревне ни огонька. Потушены свечки, керосиновые лампы, все спят. Вот угол первого дома от реки, следующий — пятистенок бабки Евдокии, где я живу. Нащупываю колья, возле которых обычно кладу хворостину, чтобы днем отбиваться от бабкиного петуха. Хоть бы какой огонек вспыхнул!
Кажется, засветилась какая-то точка, похожая на светлячка. Может быть, это Евдохина лампадка? На миг сверкнул огонек. Вдруг волки? Но они пока держатся вдали от поселения. Рука коснулась дощатой стены. И словно маяк, в окне дома появился свет. Это Евдокия Ивановна зажгла керосиновую лампу. Слава богу, цела.
В памяти всплывает еще более поздняя осень. Побывав на октябрьских праздниках в Калинине, возвращаюсь в деревню. Монотонно по лужам шлепает холодный осенний дождь. Меховая шуба набухла, раскисла. «Хорошо, что сшила из меха водяной крысы», — пробую шутить сама с собой. Ноша с провизией и одеждой отяжелела. Ставлю на плечо сумку. Мокрые, леденящие кожу струйки заползают в рукава, пробиваются к спине. Быстро начинает темнеть.
Сбиться с дороги невозможно. Слева и справа тянутся широкие канавы с водой. За канавами заболоченный смешанный лес. Ноги в кожаных туфлях шагают, не разбирая дороги. Позади осталось тридцать километров пешего хода от села Ильинского. Пройдена последняя деревня, от которой до дома Евдокии еще семь верст. «Заночевать бы там, — думала я, — ведь старушка предлагала». Так нет же! Такая упертая! Завтра по расписанию к первому уроку. Чавканье ног да шлепанье дождя — вот и вся симфония проселочной дороги.
Неожиданно в еле различимой кромешной темноте возник звук, протяжный, тоскливый. Собака? Откуда ей взяться? К возникшему звуку прибавился еще один — завывающий, с надрывом. А вот и еще, и еще! Целый хватающий за сердце хор. Вой приближался. Я прибавила шагу. Вдоль дороги вспыхнули голубые огоньки. Сомнений не оставалось. Волки! Это — волки! Ужас охватывает меня. Я никогда не видела этих хищников, но много о них читала и слышала. Бабка Евдокия рассказывала, что за последние три года расплодилось столько зубастых, что зимой не только скотину у многих порезали, но даже собак и кошек в деревне не осталось.
Голубые огоньки то удаляются, то исчезают, то вновь приближаются, вспыхивают близ дороги. Я задыхаюсь, уже не иду, а бегу, забыв про тяжелую сумку, про ухабины с водой, про дождь. А кругом воет и светится голубыми точками болото.
Маяками вспыхнули подслеповатые окна деревни, ставшей вдруг такой родной и близкой. А высокой березы, которая могла сказать, что конец пути, я не увидела. Было темно. Я бежала от волчьего воя, от дождя и черной осени.
Утро ясное, морозное. Ветер сгоняет в ямы и канавы ворохи сухих листьев. Звонко трещат под ногами вчерашние лужи. Выискиваю замороженные стекла луж подлиннее, разбегаюсь и качусь по льду. За этим занятием меня застает Стасик Петровский.
— Правда, здорово?! — не удивившись поведению учительницы, говорит Петровский.
— Здорово! — признаюсь я.
— А давайте, — предлагает Стасик, — в школу рекой? Это ближе, чем верхом через бор.
Спускаемся на лед. Река промерзла сантиметра на три-четыре. Блестит как лакированная.
— Не провалимся? — спрашиваю Стасика, ступая ногой на скользкую поверхность.
— Не бойтесь! Лед крепкий!
Я осторожно иду, словно по воде. Очень неприятное ощущение оттого, что темный лед не покрыт снегом. Под прозрачным панцирем течет вода, и видно, как шевелятся водоросли, видны камни, плавающие рыбки. Двигаются они медленно, будто засыпают на ходу. В некоторых местах подо льдом большие пузыри.
— Газ скопился, — говорит Стасик, солидно выговаривая каждое слово. — Если пробить дыру, можно его поджечь. Мы с пацанами пробовали. Откуда он только берется? — вдруг забыв про свой взрослый поучительный тон, спрашивает Петровский.
— Это — болотный газ-метан. Образуется при гниении растений, — поясняю я.
Неожиданно Стас ложится на живот, плотно прижимает лицо к прозрачному льду. К нам подходит Ольхов.
— Ты чего? — спрашивает семиклассник, обращаясь к лежащему Стасу.
— Интересно. Как в аквариуме.
— В каком аквариуме?
— А ты чего, аквариума не видел?
— Не видел. И трамвая вживую. Только в кино.
— А я метро, — вздыхает Стас. — Летом с мамкой, она обещала, в Москву поедем. В метро сходим. Давай с нами! На трамвай поглазеешь.
— He-а! Я пастушить буду. Вот брат из армии придет, тогда уж. А сейчас мамане надо помогать. Она у меня хворая. А бабка — совсем повернутая. Как малое дитя! Несет ее как новорожденную телуху.
Ребята разбегаются, скользят по льду. Я стесняюсь при ребятах это делать. Как-никак, учительница, а не ровесница-школьница.
— Сейчас бы конечки! — кричит Стас. — Лед такой гладкий, как на катке.
— Ребята! — кричу я, — так мы и до Медведицы докатимся! Пора к берегу поворачивать!
Лед потрескивает под ногами, видно, оседает у берега. Дорога до школы по реке и впрямь короче. Это по длине. А по времени — куда затратнее.
На правах рассказа
Киношник в серой кепочке устанавливает киноаппарат. Вокруг крутятся мальчишки. Так охота все потрогать руками.
— Цыц, отвали! — цыкает в кепочке. — Не тронь аппаратуру!
В маленьком клубе людно. Скамейки со зрителями плотно прижимались друг к другу. Не пройти. Желающих больше, чем мест. Кто постарше — сидит, кто помоложе — подпирает стенки. Шумно от людского говора, от смеха, крика ребятишек.
— Хорошо, что кино приехало, — говорит дед Василий, — хоть с деревенскими повидаешься. А то все кот да кот Тишка. Эта кошачья морда да козлиная борода во где. — Дед широкой натруженной ладонью провел поперек шеи.
— Ах ты, Василий, пошто в колхоз не ходишь?
— Отпахал, Акулина, откосил. Себя еле ношу.
— Еле носишь, а пасеку держишь.
— А что не держать-то? Пчелка — тварь божья. Сама себя, да и меня, кормит.
— Почем медок-то?
— Какое там почем! Приходи, Акулинушка, так дам. — Дед Василий по-молодецки подкрутил усы. Глаза его из-под нависших бровей блеснули незабудками. — А что, Акулинушка, здорова ли сама? Не хвораешь?
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: