Сергей Кремлев - Берия. Лучший менеджер XX века

Укрепил он и внешнюю разведку. Но перед этим он ее проверил. Увы, как саму историю процесса проверки, так и мотивы Берии (вначале как начальника ГУГБ, а затем – уже и как полновластного наркома) обычно искажаются в целях придания и этим действиям Берии негативного смысла. Хотя со стороны Берии здесь все было логичным.

Вспомним хотя бы разведчиков Александра Короткова, Павла Судоплатова… Последний, к слову, не был отозван для проверки и вернулся в Москву в плановом, так сказать, порядке. Однако проверяли и его.

Напомню, что в начале ноября 1938 года Судоплатов был назначен исполняющим обязанности начальника ИНО ГУГБ. Был он «и.о.» три недели, потом его сменил Деканозов, а того – 13 мая 1939 года – Павел Фитин. Виталий Павлов, описывая совещание у Берии, когда состоялось назначение Фитина, все переврал, сообщив, что Фитин-де был назначен «вместо арестованного Пассова». Он, правда, оговаривается, что сам на совещании не был и ход его знает со слов своего товарища Рогатнева (впоследствии – талантливого чекиста). Но порядок-то смены собственных начальников Павлов должен знать? Однако так, как он все описал, «имидж» Берии выглядит вполне определенно: хам, унижающий недоверием заслуженных людей.

Не самым достойным образом описывает ситуацию и Судоплатов. Впрочем, возможно, он не все и понял – он был боевик, разведчик, однако контрразведчик из него вряд ли получился бы. Я это говорю ему не в осуждение, просто у боевиков-оперативников другая психология. Судоплатов пишет:

«Берия в беседе с каждым сотрудником… пытался выведать, не является ли он двойным агентом, и говорил, что под подозрением сейчас находятся все».

Так он ведь говорил это людям прямо! Он тактично – насколько это было возможно – давал понять разведчикам, что обижаться не надо, что подозревают не лично его, что это – временно. Если, конечно, разведчик чист.

В итоге при наркоме Берии несправедливо репрессированных разведчиков, считай, и не было! Говорю «считай», потому что разведка – дело, увы, тонкое.

Берия поступал, вообще-то, очень человечно. Жаль, что этого не понял ни сам Судоплатов, ни его жена, красавица еврейка Эмма, назвавшая Берию «князем Шадиманом» по имени коварного героя только появившегося тогда романа Анны Антоновской «Великий Моурави». К тому же «рассмотреть подозрительные связи» Судоплатова публично предложил на партийном собрании ГУГБ осенью 1938 года его сослуживец еще по Харькову армянин Гукасов. Причем они, эти связи, если судить по свидетельствам самого Судоплатова, и впрямь иногда были «того»…

Через три года Гукасов героически повел себя в берлинском нашем посольстве после начала войны. Затеяв жестокую драку с гестаповцами, он был сильно избит, но шифровальщица успела за это время сжечь кодовые книги. Так что Гукасов не был подлецом.

Но напереживался Судоплатов вволю. После обвинений, высказанных Гукасовым и прочими, партбюро приняло решение исключить Судоплатова из партии, а утвердить это решение должно было общее партийное собрание ГУГБ в январе 1939 года.

Такая деталь: решение по Судоплатову партбюро, на заседании которого присутствовал, как минимум, новый начальник ГУГБ Меркулов, а возможно, и сам нарком Берия, было принято при одном воздержавшемся. Заместитель начальника ИНО Деканозова – Павел Фитин заявил, что он, как человек новый, Судоплатова не знает и судить о нем не может. Судоплатов оценивает такое поведение как честное и порядочное. Но ведь так его оценил и Берия: вскоре именно Фитин получил повышение и был назначен начальником ИНО.

Партсобрание же ГУГБ отложили. Похоже, что Берия, став наркомом, уже кое в чем разобрался, но еще – не во всем. И до окончания всех проверок решил атмосферу не накалять. Он ведь был умницей!

Но вот через несколько месяцев проверка Судоплатова закончилась и произошло следующее, самим Судоплатовым и описанное:

«Берия неожиданно вызвал меня к себе и предложил сопровождать его на футбольный матч на стадионе «Динамо». Никаких объяснений он не дал – это был приказ. Играли «Спартак», команда профсоюзов, и «Динамо», команда НКВД. В те годы каждая встреча этих команд была сама по себе событием. Поначалу я решил, что Берия хочет, чтобы я присутствовал во время его беседы с агентом в ресторане… Когда мы приехали на стадион и вышли из машины, я следовал за Берией на почтительном расстоянии, поскольку к нему сразу подошли Кобулов, Цанава, Масленников и другие замы, тут же окружившие своего шефа. Обернувшись, он, однако, сделал мне знак подойти поближе и идти рядом – так я очутился в правительственной ложе. Берия представил меня Маленкову и другим партийным и государственным руководителям… Сам факт моего присутствия на правительственной трибуне дал понять Круглову, Серову, Цанаве и другим, что пора прекратить распространять слухи о моих подозрительных контактах, связях и о каких-то компрометирующих меня материалах, имевшихся в следственной части. Они должны были убедиться, что отныне я отношусь к разряду доверенных людей в глазах руководства страны…».

И опять Судоплатов не оценил поступка Берии по достоинству даже через много лет.

А ведь Берия:

а) не затевая ни с кем официальных словесных объяснений, наглядно и предметно показал одновременно всем, кому надо, что Судоплатову отныне доверяет;

б) эффективно устранил на будущее все возможные недоразумения на сей счет;

в) опять-таки без словесных излияний, поставивших бы в неловкое положение прежде всего Судоплатова, показал ему, что все его проблемы позади.

И ведь сделал это, пригласив боевика-террориста Судоплатова, не забудем, – в правительственную ложу!

А почему бы и нет? Проверка закончена, Берия убедился, что Судоплатов доверия достоин. Так почему бы не показать это всем и эффектно, и эффективно (даже с точки зрения экономии времени на соответствующие разговоры!).

Не знаю, как читатель, а лично я восхищен умом, тактом и тонкостью Лаврентия Павловича. Это, уверяю всех, одним лишь трезвым опытом не дается. Для того чтобы так разрешить щекотливую ситуацию, надо самому иметь ранимую и гордую душу. Ну и конечно, огромный психологический опыт.

НО ВОТ генерал КГБ Виталий Павлов для Берии добрых слов не нашел, описывая и по личным впечатлениям, и по рассказу Рогатнева (во время войны героически, впрочем, погибшего), «как тронутых сединами заслуженных разведчиков Берия нарочито небрежно распихивал по разным подразделениям». Короче, по Павлову, Берия – несомненно, хам, да еще и непрофессионал.

Но, скажем, «небрежно распихнутый» Василий Михайлович Зарубин (ему в день совещания на сорок пятом году жизни до седин было далековато) в 1941 году уехал резидентом в США, стал генерал-майором. Умер в 1972 году, не дожив до восьмидесяти два года.