Галина Субботина - Марсель Пруст

Рядом с художественными текстами Пруст публиковал критические разборы произведений других авторов (Луи Гандара, Анри Ренье), а также несколько философских эссе: о современных модах, о потере государством религиозности, о красоте. Три последних вопроса будут важны для Пруста в дальнейшем. Мода будет одной из главных тем его художественных произведений. Проблемы религии снова заинтересуют его в момент, когда церковь будет отделена от государства во Франции. Тайна красоты и ее источников (находятся ли они вовне или их следует искать внутри самого человека, в его воспоминаниях о том, что он видел в ходе своей жизни) также будет еще неоднократно исследоваться Прустом.

Живописный Трувиль подготовил Прусту еще один подарок. На вилле Ле-Фремон в начале октября 1891 года Жак-Эмиль Бланш (1861–1942), один из известнейших светских художников, с которым Пруст познакомился в одном из парижских салонов еще в период своей военной службы, сделал карандашный портрет писателя. Художник был последователем и учеником Фантен-Латура, Мане и Дега и быстро приобрел популярность в качестве портретиста в среде парижских интеллектуалов и артистов. Его кисти принадлежат портреты Барреса, Малларме, Жида, Кокто, Стравинского, Джойса, Бергсона, Жироду, Валери. Вхождение художника в артистический бомонд произошло естественным путем: его отец Антуан Бланш и дед Эспри Бланш были врачами и специализировались на нервных болезнях, при этом лечили они по большей части представителей парижского света. Так, в клинике деда оказывалась медицинская помощь несчастному Жерару де Нервалю. Пруст позже будет с юмором вспоминать об отце художника: «Если я высказывал мнение, с которым Жак Бланш не соглашался слишком энергично, доктор, […] привыкший иметь дело с сумасшедшими, строго отчитывал своего сына: “Погоди, Жак, не мучай его, не волнуй. Придите в себя, мой друг, старайтесь сохранять спокойствие, он совсем не думает того, что говорит; выпейте немного холодной воды маленькими глотками, считая до ста”».

Бланшу очень удался карандашный набросок. Художник в своих воспоминаниях сравнивал Пруста с «юным жителем Ассирии», ему казалось, что в лице писателя есть что-то восточное. Сходное мнение о внешности Пруста оставил Поль Дежарден, его соученик по лицею Кондорсе, который назвал своего друга «юным персидским принцем с огромными глазами газели». На карандашном портрете взгляд прекрасных темных глаз Марселя гипнотизирует, притягивает к себе, заставляет вглядываться снова и снова. Взор писателя сосредоточен, но обращен не к зрителю, а углублен в самого себя. Лицо бледное, чуть одутловатое, глаза обведены темными кругами: Пруста можно принять либо за утомленного болезнью молодого человека, либо за посетителя салона, проведшего в развлечениях очередную бессонную ночь. Энергичный рисунок художника прекрасно передает тревожную внутреннюю жизнь писателя.

Если карандашный портрет Бланша дает возможность хотя бы отчасти проникнуть во внутреннюю жизнь Пруста, то портрет маслом, написанный тем же художником, показывает нам другую — более парадную, светскую сторону характера Пруста. Портретист будет работать над картиной весной 1892 года. Полотно лишено большой психологической глубины, написано в академическом стиле. Бланш, обладая несомненным талантом, не поднялся как живописец выше подражаний своему учителю Мане. Сам Пруст ценил в произведениях своего светского знакомого скорее выбор моделей и способность угадать в них будущих знаменитостей, чем качество картин. Однако это критическое отношение Пруста не распространялось на его собственный портрет: писатель восхищался созданным художником образом денди в элегантном костюме с орхидеей в петлице. Портрет был выставлен на Марсовом поле в 1893 году. Пруст с удовольствием показывал картину друзьям, этот портрет всегда висел на видном месте во всех жилищах писателя. Ныне это полотно находится в коллекции Музея Орсе.

В романе «Жан Сантей» Пруст рассказывает о портрете, который очень напоминает картину Бланша: это изображение главного героя, «…блестящего молодого человека, который, казалось, еще позировал перед всем парижским светом без застенчивости, но и без вызова, смотря своими красивыми вытянутыми и белыми, как свежий миндаль, глазами, не выражающими пока никаких мыслей, а потому похожими на глубокий, но пустой резервуар». Думается, что портрет Бланша привлек писателя тем, что он представлял собой тот идеальный светский образ (лишенный глубины, но очаровательный и свежий), который ему хотелось бы представить окружающим.

Среди светских знакомых Пруста периода учебы в университете уже можно выделить нескольких, которые окажут влияние на систему персонажей «Поисков утраченного времени». Среди них стоит прежде всего назвать Шарля Ааса (1833–1902), главного прототипа Шарля Свана в романе. Шарль Аас, с которым Пруст впервые встретился в салоне мадам Строс, покорил парижский свет, очаровав его остроумием и элегантностью, несмотря на свое незнатное происхождение. По словам Бони де Каслана, одного из его светских друзей, Аас «удивлял своей интуицией, тонкостью, умом» и «принадлежал к той категории праздных людей, остроумных и бесполезных, которые составляли сливки светского общества, хотя их главным достоинством было лишь то, что они сплетничали перед ужином в Жокей-клубе или у герцогини де Латремуй». Сам Аас имел привычку называть себя «единственным иудеем, допущенным в парижский свет и не имеющим огромного богатства».

Аас имел все-таки более широкий круг интересов, чем пишет о нем Бони де Каслан: он увлекался литературой и искусством, являлся завсегдатаем литературных салонов и ателье художников. Среди его друзей были Дега, Монтескью, Бурже. Особенно он интересовался итальянской живописью. Его страсть к искусству была так широко известна, что по рекомендации Мериме в 1868 году Ааса назначили генеральным инспектором исторических памятников.

В 1868 году художник Тиссо изобразил Ааса на картине «Кружок с улицы Руаяль» вместе с принцами Полиньяком и Сен-Морисом, маркизами де Ло и де Гане и генералом Галифе. Кстати, благодаря этому полотну мы можем быть уверены в том, что прототипом Свана в романе был именно Аас, так как повествователь, в очередной раз смешивая реальность и выдумку, дает название этой картины Тиссо, когда описывает Свана.

И на полотне Тиссо, и на некоторых удачных снимках, дошедших до нашего времени, мы видим высокого, худощавого, элегантно одетого мужчину с правильными чертами лица, красиво закрученными усами и светлыми, вьющимися волосами. В позе Шарля Ааса есть какое-то загадочное очарование: она сочетает в себе, с одной стороны, утонченность, прекрасный контроль над собственным телом, а с другой — свободу и естественность. Быть светским человеком для него совсем не тяжкий труд: у него уверенный разворот плеч и спокойное лицо, привыкшее не выдавать никаких эмоций. При этом чуть откинутая назад голова, приподнятые брови и упирающийся в фотографа взгляд как будто создают между Аасом и всеми остальными людьми невидимую дистанцию, которую непрошеный собеседник не сможет преодолеть. Перед нами идеальный светский человек — его высокомерие настолько элегантно и естественно выражено, что становится очаровательным.