Екатерина Глаголева - Людовик XIII

Тогда упрямая королева заперлась в своем новом Люксембургском дворце, строительство которого, начатое в 1615 году, постепенно подходило к концу, и не показывалась при дворе. Вьевиль предложил королю сделать очередную уступку матери: выделить кардиналу место где-нибудь на краешке стола, поручив ему, к примеру, разбирать депеши. Получив это предложение, Ришельё вежливо отклонил его, сославшись на «слабое здоровье», которое не позволяет ему занять столь «ответственный» пост.

Борьба самолюбий окончилась в пользу Марии Медичи. В апреле, когда двор переехал в Компьен, Людовик рано утром вошел в спальню матери и сказал: «Я принял решение, избрав одного из своих слуг для руководства делами, чтобы все знали, что я желаю жить с вами в добром согласии не на словах, а на деле». 29 апреля в два часа дня Ришельё впервые был приглашен на заседание Королевского совета. Ему объявили, что он вправе высказывать свое мнение в ходе совещаний, но не должен вести никаких дел помимо заседаний.

Летом двор кочевал по загородным резиденциям: Людовик затеял перестройку Лувра, чтобы превратить его из средневековой крепости в нечто более напоминающее королевский дворец. Площадь жилых помещений предстояло увеличить в четыре раза, остатки ненужных средневековых укреплений снести, зловонный ров, в который сбрасывали нечистоты, засыпать. В Большой галерее, соединявшей Лувр с дворцом Тюильри, должны были разместиться Монетный и Печатный дворы, а Квадратному двору предстояло принять законченный вид, увенчавшись павильоном с часами. Сооружение павильона поручили архитектору Жаку Лемерсье (1585–1654), однако строительство, начатое в 1624 году, завершилось только в год его смерти, когда самого Людовика уже давно не было в живых.

Кстати, Лемерсье был нарасхват: Ришельё поручил ему перестроить часовню Сорбонны (1626), а также недавно приобретенный им особняк Рамбуйе между улицей Сент-Оноре и крепостной стеной Карла V; он хотел получить дворец, достойный себя.

Однако создателем «стиля Людовика XIII» считается Жан Андруэ дю Серсо (1585–1649), соединивший черты, присущие итальянской и фламандской архитектуре. Самой красивой улицей Парижа теперь стала широкая улица Сент-Антуан, пересекающая квартал Марэ на правом берегу Сены, к востоку от Лувра, и идущая от Ратуши к Бастилии. Один из особняков, построенных там Андруэ дю Серсо в 1625 году, через девять лет приобрел Сюлли, давно отошедший от дел, но обласканный королем в память о дружбе бывшего министра с его отцом.

Пока в Париже кипела работа на стройках, на неспокойном юге вспыхнул очередной мятеж: в мае, узнав о введении налога на соль, взбунтовались крестьяне в Керси (эта провинция всегда была от него освобождена). Их терпение уже давно было на пределе из-за нескольких неурожайных лет, грабежей и обид, чинимых солдатами во время недавних войн, а теперь еще и подати повысили. Было бы не так обидно, если бы платили все. А то получается, что богачи, способные купить себе должность, освобождались от налогов, тогда как крестьяне, и без того надрывающиеся на работе и голодающие, должны их кормить.

Крестьяне прозвали дворян кроканами [29] От croquer — грызть (фр.). (грызунами); те, в свою очередь, стали так же именовать бунтовщиков, и это прозвище прижилось. Сами повстанцы предпочитали называть друг друга «поумневшими» или «ловцами воров».

В Керси тысяч восемь крестьян и бывших солдат, вооружившись палками, косами, а то и пиками и мушкетами, пожгли имения сборщиков налогов. Очень скоро их число удвоилось, и они двинулись к городам, в том числе Каору, требуя выдать им выборных лиц, обладателей должностей. Городская беднота перешла на их сторону, а магистраты позвали на помощь губернатора Керси маршала де Темина. Тот явился очень быстро и, полный презрения к «черни, воспротивившейся воле его величества», не пожелал даже марать свою шпагу кровью этих жалких людишек: 7 июня он, во главе отряда из двухсот человек, разогнал их палкой. Вожаки были схвачены и казнены: одного четвертовали на следующий день в Фижаке, другого повесили в Грама 10 июня. Порядок был восстановлен.

Надо полагать, король одобрил поведение маршала. Сын своего отца, Людовик не напускал на себя высокомерный вид и не чурался общения с простонародьем. (Однажды во время охоты он со спутниками забрел в лачугу лесника и, нимало не смущаясь убогостью обстановки, собственноручно приготовил омлет, весело переговариваясь с хозяйкой.) Однако когда его «добрый народ» брался за вилы, противясь его воле, король становился неумолим, тем более что расходы, тяжким бременем ложившиеся на плечи населения, были вызваны государственной необходимостью, а не какими-то капризами.

Тем временем маркиз де ла Вьевиль энергично взялся за внешние дела: заключил союз с Соединенными провинциями против Испании (10 июня 1624 года), изрядно продвинулся вперед в переговорах о браке между младшей сестрой короля Генриеттой Марией и принцем Уэльским; однако посольство, отправленное в германские княжества, даже не везде было принято. Курфюрст Саксонский иронично осведомился у французского посла, правит ли еще во Франции король, а услышав утвердительный ответ, заявил: «Странно! Уже целых четыре года мы ничего о нем не слышали». Гордый Людовик был уязвлен до глубины души.

Вьевиля сделали первым министром, потому что он был богат, а значит, как наивно полагал король, не имел нужды воровать. Но маркиз решил сэкономить на других и сократил число раздаваемых королем пенсий, чем восстановил против себя придворных. Он позволял себе весьма вольно трактовать решения Совета и нелицеприятно высказываться по поводу Людовика и Марии Медичи. Чтобы раскрыть глаза королю, Ришельё печатал анонимные политические памфлеты, которые распространяли книгоноши на Новом мосту и набережной Августинцев.

В августе Людовик сообщил матери и Ришельё, что намерен снять Вьевиля с поста и арестовать вместе с его тестем. Маркиз сам принес прошение об отставке, однако король его не принял, поскольку виновный в злоупотреблениях должен был быть наказан «при исполнении». 13 августа Людовик вызвал Вьевиля к себе в Сен-Жермен и сурово отчитал, невзирая на его оправдания. Как только первый министр вышел из королевского кабинета, капитан гвардейцев задержал его и доставил под охраной в Амбуаз. (Узнав об этом, Бомарше не стал дожидаться ареста и уехал.) Напрасно Вьевиль слал умоляющие письма Ришельё, который стал исполнять обязанности главы Королевского совета [30] В сентябре 1625 года Вьевилю удалось бежать из Амбуаза. Король хотел осудить его заочно. Бывший министр вновь умолял кардинала о защите. В конце концов Людовик помиловал его 1 июня 1626 года. 1 октября маркиз в письме униженно благодарил Ришельё. Возможно, кардинал действительно заступился за своего предшественника: с одной стороны, он не хотел быть неблагодарным, ведь именно Вьевиль ввел его в Совет; с другой стороны, создал прецедент обращения с бывшим членом правительства: колесо Фортуны постоянно находится в движении, и как знать, не переедет ли оно вчерашнего счастливца. , хотя и не получил пока официального назначения. С 18 августа в Совет возвратился Шомберг, вызванный из Анжу; он вернул себе пост сюринтенданта финансов и одновременно получил маршальский жезл — редчайший случай. В помощники ему дали Мишеля де Марильяка, человека Ришельё. Тогда же скончался старый Брюлар де Силлери, и король сделал хранителя печатей д’Алигра канцлером. «Отныне Совет не является ни происпанским, ни корыстным, а искренним, незапятнанным, исполнительным и упорным, — заявил кардинал на заседании 28 августа, на котором по распоряжению короля присутствовали послы Венеции и Савойи. — Любой из его членов скорее тысячу раз лишится жизни, чем скажет неправду. Обещано будет лишь то, что может быть исполнено».