Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

27 декабря 1880 г.

Милый, бесценный друг! Поздравляю Вас с наступившим праздником и от души желаю здоровья, спокойствия и удовлетворения всех Ваших душевных потребностей. Вчера я получила Ваше дорогое письмо из Каменки [Из Киева. Ред.] и потому теперь могу с уверенностью адресовать туда. Мой Саша мне говорил, что, кажется. Вы ехали на одном поезде с ними, что ему казалось, что он видел Вас, хотя, говорит, из-за шубы он видел только одни глаза, но что слышал также, что одна дама говорила кому-то, что Вы едете в поезде.

Как меня беспокоит Ваше нездоровье, мой милый друг, и эти непрестанные волнения, от которых Вы так долго не можете отдохнуть. Дай бог, чтобы Ваши силы выдержали эти испытания до той вожделенной минуты, когда Вам можно будет улететь в благословенную Италию, где ни земля, ни реки не замерзают, где трава всегда зеленая, где счастливые люди не обязаны таскать на плечах пудовую тяжесть шубы,-счастливая страна!

Какое на меня грустное и тяжелое впечатление производит настоящее положение Вашего бедного Алеши. Ему, скорее товарищу, чем слуге такого барина, как Вы, развитому и понимающему неизмеримо больше той среды, в которой он теперь находится, так много и так полезно видевшему, наконец, избалованному даже материальным комфортом, настоящая его обстановка должна быть невыносима, потому что ведь это на несколько лет. Ужасно жаль мне его, просто у меня слезы выступают, когда я углубляюсь мыслью в его положение.

Что же касается другого юноши, которому Вы спасли жизнь, мой милый друг, то при всем умилении, какое я чувствую, думая о Вашем поступке, я тем не менее очень боюсь, чтобы Вам не досталась тяжелая обуза в лице этого молодого человека. Очевидно, это натура экзальтированная, нервная, а с такими субъектами бывает ужасно трудно няньчиться. Простите, дорогой мой, что я как будто хочу охладить Ваше беззаветно доброе и сострадательное отношение к каждому страждущему, но Вы мне ближе, чем этот юноша, и я боюсь за Вас. Спасти его от смерти и дать ему средства к жизни очень хорошо, но брать на свое попечение опасно.

Я читала об исполнении Вашей Литургии, милый друг мой, и о восторге публики, радовалась этому безгранично и сожалела несказанно, что не могла присутствовать при отих овациях Вам, так дорогому мне человеку. Что делать, человек-игрушка обстоятельств. Два года назад я бы никому не поверила, кто бы сказал мне, что я буду зимою жить в Браилове, а вот пришлось.

Скажите, Петр Ильич, кто будет петь Татьяну в “Онегине” и вообще какой весь персонал?

Скажу Вам мою радость, мой милый друг: у меня к празднику, кроме моих мальчиков, приехал мой Володя с женою и с дорогим моим Воличкою. Володя всегда своею необыкновенною добротою и ласкою вознаграждает меня за те неприятности, которых я имею так много в своем же семействе, и теперь я отдыхаю и душою и сердцем с этим нежным, почтительным сыном. Пошли ему бог все радости на земле и награди его за меня! Маленький Воличка-это продолжение своего отца, такое же горячее. любящее сердце, та же деликатность чувства, но он пугает меня очень своим необыкновенным умом и развитием.... Но надо кончить, а то у меня это предмет эластичный.

До свидания, мой милый, дорогой друг. Прошу Вас поздравить от меня с праздником уважаемых мною Льва Васильевича и Александру Ильинишну и пожелать им всего самого лучшего. Юля и все мои также поздравляют Вас с праздником и искренно желают всего хорошего. Всем сердцем безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Влад[ислав] Альб[ертович] просил меня передать Вам его поздравление с праздником и глубочайшее почтение. Он очень много теперь занимается музыкою и живописью, все время делит пополам и делает большие успехи в обоих искусствах.

Каменка,

28 декабря [1880 г.]

Милый, добрый друг! Только что получил сейчас Ваше заказное письмо со вложением отчета Браиловского завода. Позвольте по поводу этого напомнить Вам, друг мой, что когда я нахожусь в Каменке, всякие заказные письма следует адресовать так: Киевской губернии, местечко Смела (станция Бобринская, Фаст[овской] жел. дор.), оттуда в Каменку. При несоблюдении этого условия письма, за неимением почтовой конторы в Каменке, попадают в местечко Александровку, с которым у нас нет постоянных почтовых сношений. Отчет я сейчас же отнес к зятю, и он, само собой разумеется, с величайшим удовольствием взялся прочесть его и высказать свое откровенное мнение.

Я нахожусь здесь уже пятый день. На душе у меня легче и отраднее. Все перенесенное мной в наших столицах представляется мне тяжким сновидением. Меня находят очень похудевшим и состарившимся. Но будет достаточно несколько дней покойной жизни, чтобы оправиться, и уже теперь я чувствую себя гораздо лучше.

Как мне грустно было читать, что возвращение в отечество не принесло Вам на этот раз никакой радости и что Вы нездоровы. Надеюсь, что свидание с Вашими милыми мальчиками имело на Вас благотворное влияние.

У нас здесь не совсем благополучно-много больных. Лев Васильевич уже несколько недель страдает ревматизмом, племянница Таня невралгическими головными болями, Вера простудными болями головы, да и сестра не совсем здорова. Впрочем, во всем этом ничего серьезного, слава богу, нет! Дело по сватовству кн. Трубецкого за Таней подвинулось немножко вперед. Родители его вошли в переписку с родителями Тани и выражают живейшее желание, чтобы она вошла в их семейство. Вообще оказывается, что это очень милые и любящие своего сына люди, но, увы, в пух и прах разоренные и не имеющие никакой возможности обеспечить сына. Они надеются, что через два года обстоятельства поправятся, а пока хлопочут об устройстве для сына хорошего служебного положения. Во всяком случае осуществление желаний наших молодых людей еще далеко. В настоящее время соединить их узами брака невозможно главнейшим образом потому, что Таня из таких девушек, которые, будучи очень хорошими, лишены однако ж способности довольствоваться одним сердечным счастьем и, ради него переносить лишения. А последнее было бы при настоящем положении вещей неизбежным.

Я получаю здесь от Алеши невеселые письма, и это обстоятельство значительно отравляет удовольствие, испытываемое мною в моем здешнем тепленьком уголке. Кроме трудностей и лишений, сопряженных с его новым положением, судьба натолкнула его на сурового и несправедливого непосредственного начальника. Фельдфебель роты, в которой он находится, оказывается притеснителем. Невзлюбил он за что-то моего бедного юношу и всячески обижает его. Но я надеюсь, что скоро атому будет положен предел. Полковой командир оказывается, к счастью, любителем моей музыки, и я имею сведения, что он выразил желание оказать Алеше свое покровительство. Не знаю, в какой форме проявится эта протекция, но известие это очень ободрило меня.