Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Простите, что утомляю Вас беседой о Ткаченке. Но я очень много о нем теперь думаю, а я привык говорить с Вами обо всем меня занимающем и заботящем.

3 сентября.

Дорогая моя! Сегодня утром я получил от моего Алеши отчаянное письмо: его не пускают дальше Москвы и окрестностей, и приехать сюда он не может. Покамест он отправился в деревню к своей матери под Москвой, а десятого вернется и умоляет меня приехать в Москву к этому дню. Разумеется, я поеду. Увы! все мечты мои рушились. Каким образом бедный Алеша отдохнет от службы, когда принужден оставаться в месте своего служения, где ему вечно будут мерещиться унтер-офицеры, фельдфебели, ротные командиры и прочее начальство!!!

Боясь, как бы не разъехаться с письмом Вашим, я телеграфировал Вам.

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

Москва,

11 сентября [1881 г.]

Дорогой и милый друг! Мне хочется известить Вас, что я здесь со вчерашнего вечера. Видел моего Алешу, которого дальше Москвы не пускают, так что, если бы даже и не случилось продажи Симаков, мы бы все-таки с ним туда не попали.

Я спрашивал у Льва Вас[ильевича] и других, нет ли в продаже подходящего к Вашим требованиям имения. Покамест еще нет. Но Л[ев] В[асильевич] обещался следить за этим и если о чем-нибудь услышит, то сообщит Вам.

Пишу это письмо не для того, чтобы вызвать ответ; я даже прошу Вас, дорогая моя, ничего мне не писать, кроме разве самого краткого извещения о Вашем здоровье.

Сейчас еду на заупокойную обедню по Н. Г. Рубинштейне.

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

[Москва]

11 сентября 1881 г.

Как я рада, милый, бесценный друг, что Вы приехали в Москву. Хотя это и не то, что находишься вместе под небом Флоренции, потому что и небо-то не то, но я все-таки чувствую необыкновенное удовольствие, когда знаю, что Вы вблизи меня.

Только что сегодня я получила письмо от дочери Саши, в котором говорится об Вас и которое доставило мне большое удовольствие, а это по такому случаю. Она очень любит музыку и очень способна к ней, сама хорошо играла на фортепиано и очень впечатлительна к хорошей музыке. Недавно она была у меня, и так как она мало знакома с Вашею музыкою, я старалась ее ознакомить и играла ей нашу симфонию. Она отнеслась к ней довольно равнодушно и в ответ на мои восторги отвечала: “Да, хорошо, но только что-то я не совсем ее понимаю”. Теперь к ней поехали Коля и Debussy, и она просила прислать ей Четвертую симфонию, говоря, что ей хотелось бы понять ее, и сегодня я получила от нее письмо, в котором она говорит: “что же касается Четвертой симфонии, то еще свет не видал такой глубины чувств, и я не понимаю, где были мои уши, слушая ее в Москве; такой музыки я еще не слышала, и навряд ли сам Чайковский напишет что-нибудь лучше ее”. Это ее точные слова, и меня радует, что она сумела оценить такой дорогой для меня предмет.

Очень, очень благодарю Льва Васильевича за обещание указать мне имение. Мне отрекомендовали одно, Волынской губернии, около станции Ровны, Киево-Брестской железной дороги, и я послала Влад[ислава] Альб[ертовича] осмотреть усадьбу, так как это главный предмет в моих требованиях. Это маленькое имение, две тысячи четыреста десятин всего, но, говорят, великолепный дворец, парк и местность.

Уезжая, Владислав Альбертович просил меня, когда Вы приедете, дорогой друг мой, препроводить к Вам его произведения на суд. Конечно, Вы не будете себя беспокоить их просмотром, если Вам не будет времени, но если выпадут совсем свободные часы, то, быть может, Вы будете так добры заглянуть в эти труды и сообщить мне Ваше мнение о них....

Я предполагаю выехать двадцатого. Долго ли Вы здесь пробудете, дорогой мой, и что намерены делать дальше?...

До свидания, дорогой, несравненный друг мой. Всем сердцем безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Где Вы остановились?

Москва,

13 сентября 1881 г.

Милый и дорогой друг! Невеселые впечатления испытываю-я в Москве. Брат мой Анатолий как всегда хандрит и жалуется на судьбу. Все мои консерваторские приятели со смерти Ник[олая] Григ[орьевича] как-то опустились и упали духом. Наконец, Алеша глубоко сокрушен новым распоряжением, по которому солдат ведено держать на службе пять лет. Кроме того, он весьма огорчен, что не сбылись его планы куда-нибудь из Москвы уехать; дальше Московского уезда его никуда не пускают и требуют,чтобы от времени до времени он являлся в казармы. Думал я съездить с ним в Петербург, но в таком случае нужно ему снять солдатский мундир и как бы скрываться, а этого мне как-то не хочется. Таким образом, вероятно, я останусь весь этот месяц здесь, а уж как этого мне бы не хотелось! Кроме того, что вообще, находясь в Москве, я страдаю каким-то жутким чувством тоски, мне невозможно здесь заниматься и приходится проводить время в бессмысленной праздности и в столкновениях о людьми, большая часть которых наводит на меня только тяжелое уныние.

Думаю отсюда все-таки вернуться в Каменку, забрать там все свои работы и нужные мне вещи и засим (чем скорее, тем лучше) уехать надолго в Италию.

Я уже слегка просмотрел рукописи Владислава Альбертовича, но более подробно рассмотрю их потом. Покамест могу сказать, что в отношении формы он сделал успехи; в этих сочинениях уже гораздо более зрелости, чем в прежних. Менее всего мне понравилась сцена из “Демона”; в ней очень много ошибок против законов сочетания слова с музыкой. Более же всего мне нравится скерцо для фортепиано, скрипки и виолончели. Я сделаю карандашом свои замечания на полях, а если он скоро вернется и будет иметь время зайти ко мне, то буду рад сообщить ему устно мое мнение и вообще с ним повидаться.

Мне очень приятно было прочесть в письме Вашем слова дочери Вашей, касающиеся нашей симфонии. Удастся ли мне когда-нибудь написать еще вещь, столь же прочувствованную, как эта симфония! Давно уже отлетела от меня моя муза и не хочет возвратиться. Не случится ли это в Италии? Я надеюсь, что да.

Желаю Вам, дорогая моя, скорейшего благополучного окончания всех дел Ваших и счастливого путешествия. Алеша неуказанно тронут и благодарит Вас, милый друг, за внимание и щедрость Вашу!

На этой неделе, до отъезда Вашего, еще буду писать Вам.

Ваш навеки П. Чайковский.

Живу я у брата Анатолия на Садовой, близ Кудрина, в доме Быкова.

[Москва]

14 сентября 1881 г.

Милый, бесценный друг! Как мне жаль Вас, что Вы должны томиться в Москве, да еще в самое дурное в России время года. Дай бог, чтобы это обошлось благополучно для Вашего здоровья, а муза, она, конечно, вернется к Вам в Италии. В последнее время Вы находились в такой обстановке и подвергались таким впечатлениям, при которых невозможны никакие вдохновения. Достаточно было Вам только видеть припадки Вашей племянницы, для того чтобы стать неспособным к божественным порывам. Видеть, как люди безжалостно убивают в себе то хорошее, чем их одарила природа, мучат других, портят жизнь себе, и все это из-за пустого тщеславия и крайней распущенности. Но как Вы верно определяете свойства барышень, так это просто удивительно. Обыкновенно мужчины придумывают там совсем не то, что есть на самом деле, а на самом деле есть именно то, как несчастная эпидемия у всех барышень, в особенности красивых, на что Вы и указываете, это-непременное желание пленять, влюблять в себя, быть окруженной вздыхателями и обожателями, одним словом, пустота, суета сует и всяческая суета! К этому еще прибавляется полнейшее отсутствие воли, разбалованность, несдержанность; “хочу -и подавай”-вот бессознательный девиз нового поколения женщин. Ужасно печально и страшно смотреть на это....