Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Сегодня ночью Сашок едет на пароходе в Венецию, а мы завтра вечером по железной дороге. В Венеции мы пробудем два дня и потом в Рим, где останемся до 19 октября. Поэтому, дорогой мой, если Вы захотите обрадовать меня Вашими письмами, то прошу Вас адресовать их в Рим Hotel de Rome. Я не следую Вашему совету остановиться в Hotel Costanzi, потому что я привычлива, как кошка, и знаю, что если я остановлюсь не там, где всегда (a Hotel de Rome я уже посещаю двенадцать лет), то мне будет все не по себе, я не буду чувствовать себя в Риме в этой новой обстановке. Мы все простужены,-вывезли это благо из Москвы. До свидания, мой милый, горячо любимый друг. Хотелось бы мне очень в Риме найти письмецо от Вас. Фу, какие глупости я говорю. Разве может поспеть Ваше письмо дойти к моему приезду в Рим. Мое, нетерпение превышает возможность, но на желание не может быть критики. Всею душою беспредельно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Рим,

1/13 октября

1881 г.

Вот я и в Риме, мой милый, бесконечно дорогой друг. Солнце и его теплота божественны, и я рада ужасно, что добралась сюда, но одно только тяжело, что здоровье мое уж очень дурно; грудь расстроена ужасно, я кашляю, кашляю до изнеможения, аппетит совсем пропал, и какое-то томление, тяжесть во всем теле не дают мне отдыха. Боюсь, что уже и Италия мне не поможет, слишком усердно Россия надо мною поработала. Я вам писала, милый друг, что .я ждала с беспокойством собрания акционеров нового Л[ибаво]-Роменского общества. Теперь получила известие, что опять отложено до 5 октября. Еще ожидание и томление.

Мы приехали в Рим. вчера. Погода была великолепная, на солнце двадцать семь градусов. Сегодня опять такая же. Мы еще никуда не выезжали, но после завтрака собираемся сделать тур в городе. Вчера, ехавши со станции, мы проезжали Hotel Costanzi. Я с особенным удовольствием осматривала его, мне очень понравился садик, который там есть....

Оказалось, что дача наша во Флоренции будет готова к 1 ноября н. ст., а это наши милые телеграфы вместо первого хватили десятого. Я говорю утвердительно наши, потому что за границею этого никогда не бывает, здесь понимают, что телеграммы нельзя перевирать. Вследствие всего этого я пробуду здесь до девятнадцатого. Я с нетерпением жду Флоренцию, хотя очень люблю и Рим, но здесь все еще бивачная и в особенности Hotel'-ная жизнь, а это очень неприятно. Собираюсь заниматься музыкою, если хватит на то сил. Сейчас для меня достали ноты, где, конечно, в самом большем количестве фигурируют Ваши сочинения, мой милый друг.

До свидания, мой милый, драгоценный, будьте здоровы и напишите мне словечко. Всем сердцем безгранично любящая Вас

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Вернулась ли Александра Ильинишна из Ялты и куда-в Киев или в Каменку? Как ее здоровье? Как идет с Татьяною Львовною?

Каменка,

5 октября 1881 г.

9 часов вечера.

Сегодня утром я приехал в Каменку и нашел здесь письмо Ваше из Триеста, дорогой, лучший друг мой! Как тяжело, как обидно мне было читать те строки, из которых я впервые узнал всю жгучесть испытанных Вами нравственных терзаний. Но, ради бога, не говорите, друг мой, что они вконец расстроили Ваше здоровье. Я не хочу верить Вам; я убежден, что отдых и пребывание вдали от мест, где Вы страдали, принесет Вам полное восстановление сил. Но только, ради бога, так или иначе, хотя бы и с некоторой потерей, покончите раз навсегда все дела Ваши. Я думал и утешал себя тем, что Вы сели в Москве в вагон с тем, чтобы на время, по крайней мере, вовсе и забыть о делах. Оказывается, что и в Триесте Вы тревожитесь и беспокоитесь. Господи! когда же это кончится?

Я выехал из Москвы 1 октября в довольно подавленном настроении духа. Кроме грустных чувств от разлуки, я был чрезвычайно огорчен дурными известиями о моей “Орлеанской деве” в Петербурге. Оказывается, что Каменской запрещено под страхом близкого разрушения голоса петь слишком высокую партию Иоанны. Другая “Иоанна”, Макарова, так плоха, что ее не решаются выпускать в капитальной роли. И вот теперь уже три недели, что опера ни разу не шла, да и всю зиму будет, вероятно, влачить жалкое существование. Это меня страшно огорчает.

В Киеве я провел два дня. Квартира зятя почти совсем готова, и в ней уже живут племянницы Таня, Анна, Тася и племянники-гимназисты. Сам Лев Вас[ильевич] был в Каменке, а сестра с Верой и Юрием в Крыму. Сестра чувствует себя хорошо я совершенно восхищена красотами Крыма. Недавно она с обоими детьми ездила в Орианду, и вел. кн. Конст[антин] Ник[олаевич], увидев их и узнав, что это близкие мне родственники, вышел к ним, сидел с ними в парке и обласкал Веру и Юрия. Сестра от него в восторге.

Приехавши сюда, я прежде всего уговорил зятя ехать сегодня же в Киев, чтобы распутать всевозможные затруднения, встреченные неопытной и нервной Таней в управлении всего дома. Кроме того случилось обстоятельство, необходимо требующее его присутствия в семье. Один господин, впрочем, очень порядочный и уважаемый, вздумал в отсутствии родителей сделать Тане формальное предложение. Она не желает этого замужества, но у нее не хватило духа отказать решительно, и теперь без отца она не знает, как поступить в отношении своего претендента и продолжать ли принимать его. Увы! я с грустью сознаю, что она преднамеренно, кокетством довела его да того, что он решился сделать это предложение, а теперь и не хочет идти за него и боится отказать решительно, ибо совесть не совсем чиста. До слез обидно видеть, как эта девушка потеряла всякое сознание бесчестности, бессердечности своего отношения к разным вздыхателям. Это совершенное подобие той истории с Вашей Соней, о которой Вы писали мне. Но ведь Соня еще девочка, и ей простительно шалить и легкомысленно поражать сердца; Таня-уже зрелая и много испытавшая девушка. Увы! опыт ничему не научил ее.

Брат Модест уже в Риме, в Hotel Costanzi. Я же должен непременно прожить здесь, по меньшей мере, месяц, чтобы несколько исправить пошатнувшийся вследствие поездки в Москву бюджет, чтобы отработать всего Бортнянского, да, наконец, чтобы усладить одиночество Льва Вас[ильевича], до слез обрадовавшегося моему приезду. Он очень тоскует здесь, вдали от семьи, и теперь, уехавши в Киев на несколько дней, счастлив лри мысли, что по возвращении найдет меня здесь.

В настоящую минуту (девять с половиной часов вечера) я сижу один в доме, где прежде было всегда столько движения и суеты. Тишина вокруг меня абсолютная, так что даже немножко жутко и грустно. Но я нуждался после Москвы и Киева в этом отдохновении и спокойствии. Завтра начну занятия, и грустить будет некогда. Ах! если б только мой бедный Алеша мог быть здесь со мной!

Как я радуюсь за Вас, дорогая моя, думая, что Вы в милом Риме! Но только, ради бога, забудьте дела, если можно.