Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Кроме обычного тревожного состояния духа, я эти дни еще испытал беспокойство по поводу брата Анатолия, который очень серьезно было заболел острым воспалением желудка. Приходилось и у него на даче в парке сидеть и в городе бывать, так что я донельзя утомился и, в особенности, по утрам чувствую такую нравственную усталость, что хотелось бы исчезнуть с лица земли. Уверяю Вас, милый друг, что каждый день, проводимый мною таким образом, отнимает у меня месяц жизни.

Вчера приехал Лев Вас[илъевич] и сообщил, что Коля и Саша продолжают очаровывать Каменку своим присутствием. Они телеграфически уговорились с гр. Беннигсен, как и когда им к ней приехать.

Я решил в Петербург не ехать и, как только кончу здесь свои корректуры, отправиться в Каменку. Это удастся мне не ранее будущей недели.

Желаю Вам всякого блага, дорогой друг мой!

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Я очень доволен исполнением моего скрипичного концерта Бродским.

Плещеево,

12 августа 1882 г.

Дорогой, несравненный друг! Только вчера получила Ваше письмо с указанием адреса в Москве и пишу сегодня наудачу, так как Вы предполагаете уехать в четверг, но я думаю, что, быть может, Вам перешлют письмо.

Не знаю, как и благодарить Вас, мой бесценный, за Ваше участие к моему здоровью и сведения, которые Вы мне даете об амстердамском докторе. Я очень бы желала воспользоваться ими, потому что состояние мое очень тяжело, и я тем более благодарю Вас, мой милый, добрый друг. В настоящее время я еще очень огорчена тем, что вижу, что не могу долго прожить в России: у меня опять начался тот кашель, который так мучил меня в прошлом году и вследствие которого доктор послал меня как можно скорее за границу. Ужасно тяжело это насильное expatriation [удаление из отечества]. Мне не хочется никуда ехать, мне невыразимо тяжело расстаться с моими детьми после того, в особенности, когда я целое лето провела вблизи их всех. Наконец, мне нечего делать за границею, а мне скучно без дела, я не могу выносить бездействия, а беспощадная судьба и знать ничего не хочет: как пойдет валить на одного человека все недуги, так без конца и без жалости. Я возмущена ужасно этим несчастным бессилием людей.

С каким невыразимым восторгом я слушала рассказы Влад[ислава] Альб[ертовича] о тех горячих, неудержимых овациях, которые публика оказывала Вам, мой несравненный друг, в воскресном концерте. Как я рада, что Вас умеют ценить, но как мне больно, что я, несчастная пария, не могу вместе с другими восхищаться Вашим гением: всё та же безжалостная судьба доставила мне и то плачевное положение, что я не могу свободно показываться на люди. Мне кажется, милый друг мой, что Вы не получили моего последнего письма в Каменке, в котором я писала об этом предмете несколько подробнее.

Третьего дня я послала к Коле с Сашей человека с письмом, для того чтобы предложить Саше поехать из Каменки прямо в Биариц для купанья в морс, чтобы не терять времени на проезд в Москву и отсюда опять на юг Европы. А это потому я предлагаю ему, что он пишет мне, что у него опять даст себя чувствовать ревматизм в сочленениях, а я так его боюсь; бедный Сашок уже столько мучился с ним в прошлом году, что я подумать не могу без ужаса. Он с таким восторгом пишет мне о своем знакомстве с Вами, мой несравненный друг, что я опять безгранично [благодарю] Вас за доброту к ним. Вот его собственные выражения в письме: “Наконец исполнилась моя заветная мечта - знакомство с Петром Ильичем. Я должен признаться, что то, что я в действительности нашел, превзошло все мои ожидания. Я думал найти человека образованного, умного, доброго, но такого светлого ума, такой безграничной доброты я никак не мог ожидать. Накопление таких высоких качеств в одном человеке ясно указывает на высшее назначение его природы” и т. д. Дальше он мне рассказывает, что играл Вам Ваш вальс, и говорит: “Конечно, как можно было и, ожидать, сыграл его хуже, чей я его играл в Плещееве, - мужества у меня не хватило на то, чтобы сыграть его так, как я мог”. Бедный мой Сашок, воображаю, как у него руки дрожали, а я очень бы желала, дорогой мой, чтобы Вы Сашу полюбили не меньше Коли; у меня с ним больше общего, чем с кем-либо из моих детей. Сейчас получила телеграмму от Коли, [что] Александра Ильинична едет завтра в Одессу.

Хотелось бы писать еще, да рука немеет. Будьте здоровы, мой милый, добрый, дорогой друг. Всем сердцем неизменно Вас любящая

Надежда ф.-Мекк.

Москва,

17 августа [1882 г.]

3 часа ночи.

Дорогой, милый друг мой!

После десятидневного пребывания в Москве я, наконец, завтра уезжаю в Каменку, совершенно измученный как работой (я должен был тщательно корректировать два раза мое трио и кое-что из Бортнянского, который, наконец, кончен), так и бессмысленно суетливой жизнью, которую вел здесь. Чем более я привыкаю к свободной жизни в деревне и за границей, тем тяжелее становятся мне мои, хотя бы и самые кратковременные, пребывания в Москве. На сей раз, появившись с первого дня приезда на концертной эстраде, мне невозможно было прожить инкогнито, и оказалось совершенно необходимым удовлетворить желанию множества лиц, хотевших меня видеть. Между тем, нужно было усиленно работать и к тому же ежедневно бывать у брата Анатолия, который живет на даче. Представьте же себе, друг мой, до чего мне беспокойно и трудно было здесь прожить. Прибавьте еще к этому, что Алеша мой вот уже две недели лежит больной в больнице в Всехсвятском и что я навещал его почти ежедневно. В результате вышел какой-то совершенно безумный образ жизни, от которого я утомлен до совершенного истощения нравственных сил.

Модест уехал в Петербург в четверг прошлой недели; через день, в субботу, уехали туда же Лев Васильевич с Таней, а в пятницу случилась катастрофа. Сестра и все каменские пришли в испуг и беспокойство; я уже получил несколько телеграмм, на которые послал успокоительные ответы.

Я принужден отложить свидание и беседу с Влад[иславом] Альберт[овичем] до следующего моего приезда. В настоящее время я способен только сесть в вагон и проспать до самой Каменки. Очень ему кланяюсь и прошу извинить, что не даю ему свидания в Подольске.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

Юлье Карловне, Коле, Саше, Софье Карловне, Милочке - всем шлю привет свой.

Плещеево,

18 августа 1882 г.

Пишу Вам лишь несколько слов, мой милый, бесценный друг, потому что имею времени только полчаса. Чем больше я слушаю и читаю рассказов о Вашем концерте, милый друг мой, тем более горюю о том, что я не могла его слышать; в особенности мне ужасно жаль скрипичного концерта, который меня так восхищает. Эта Canzonetta - это такая прелесть, такая поэзия, что мне до слез больно, что я ее не слышала; потом мне ужасно нравится вторая тема первой части концерта, - да всё, всё там великолепно.