Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Сейчас мы едем прокатиться во Франкфурт. До свидания в следующем письме. Будьте здоровы, ради бога, милый, дорогой друг мой. Всею душою бесконечно Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

С. Майданово,

3 сентября 1886 г.

Милый, дорогой друг мой!

С тех пор, что я не писал Вам, произошли некоторые для меня довольно важные события. Из них главное то, что я окончил свою оперу и что, следовательно, наслаждаюсь теперь сознанием освобождения от тяжелой заботы. Не знаю отчего, но с самого первого дня, когда я принялся за сочинение этой оперы, мне всё казалось, что я не окончу ее, что силы не хватит, что я выдохся и т. д. Зато как приятно было закрыть черновую книгу, в которой я писал, и думать, что теперь осталось только оркестровать оперу, а это уж для меня почти не труд, скорее удовольствие. Кончивши оперу, я немедленно принялся за сочинение романсов. Нужно Вам сказать, что весною вел. князь Константин Константинович сообщил мне, что императрица желала бы, чтобы я ей посвятил один романс, и вел[икий] кн[язь] весьма горячо советовал мне это сделать, причем взялся быть посредником. Освободившись от писания оперы, я поспешил исполнить желание ее величества, и теперь у меня уже написано десять романсов, которые переписываются и будут вскоре посланы вел[икому] князю.

16-го августа ко мне приехал брат Модест, со своим воспитанником, и они прогостили у меня две недели. Брат Модест был в течение этого лета очень прилежен. Он написал собственную новую комедию и переделку для сцены одной повести А. Потехина, по просьбе последнего. Собственная его комедия мне чрезвычайно нравится, и по замыслу она очень оригинальна и нова. Он изобразил в ней энергическую девушку, устроившую свою жизнь совершенно самостоятельно, управляющую своим именьем с искусством и успехом, живущую одиноко в деревне, в гордом отчуждении от людей. Сначала она поглощена своим делом и заботами о благе крестьян. Но когда всё это уже установилось и вошло в колею, она начинает тосковать, и является потребность любви. Но тут оказывается, что все те соседи и вообще лица ее сословия, с коими она сталкивается, до того мелкие, дряблые, лишенные мужественности людишки, что ни одного из них она полюбить не может. Зато в простом полуграмотном мужике она находит такой обширный ум, такую смелость, энергию и решительность, что безумно в него влюбляется. Отсюда целый ряд самых интересных компликаций. Пропасть, разделяющая образованного человека от невежественного, хотя бы и умного, простолюдина, мешает взаимной любви этих молодых людей увенчаться счастливым браком; оба по-своему приходят к сознанию этого и добровольно разлучаются навсегда. Очень живо, интересно и трогательно всё это сделано, и я предвижу, что комедия эта заставит много говорить о себе.

Говорят, что моя опера (“Черевички”) пойдет на московской сцене в ноябре, и меня очень уговаривают самому продирижировать на первом представлении. Мне хотелось бы попытаться сделать это, да боюсь за свои нервы.

Здоровье мое находится теперь в превосходном состоянии.

Надеюсь, дорогой друг мой, что и Вы чувствуете себя хорошо. Желательно, чтобы хорошая погода продержалась подольше и чтобы Вам приятно было пребывание в симпатичном Плещееве.

А я понемножку приискиваю себе новое местожительство. Уж очень досаждают мне соседи-дачники, особенно своей музыкой. Будьте здоровы, дорогая моя!

Ваш до гроба

П. Чайковский.

Плещеево,

6 сентября 1886 г.

Милый, несравненный друг мой! Вчера получила Ваше дорогое письмо и спешу написать Вам несколько слов. Третьего дня я приехала в Плещееве, но погода такая неудачная, в России я нашла такой холод, какого и не ожидала, потому что за границею, до самого Берлина включительно, мы страдали от жары, так что ночью спали с открытыми окнами, в комнате температура была двадцать три градуса по Реомюру, и вдруг попали в такой холод: у нас вчера и сегодня шесть и пять градусов тепла на дворе. Конечно, для моего здоровья это убийственно, но что еще хуже, это наши российские безобразия от людей. У меня рядом две фабрики, и надо полагать, что рабочие безобразничают, так что мы каждую ночь боимся, что на нас нападение сделают: то они бросают камни в моего ночного сторожа, то стреляют, так что я очень желала бы перебраться в Москву, если найду себе помещение, так как в моем доме слишком тесно для двух семейств, а у меня будут Сашины дети.

От души радуюсь, дорогой мой, что Вы кончили Вашу оперу, и от души сожалею, что не могу услышать ее, но наш варварский климат делает меня изгнанницею из моего отечества. Вот и теперь уже я простудилась при самой строгой осторожности, и больше всего я сожалею при своем изгнании, это именно того, что не могу слушать Ваших сочинений. Вчера Сашок показывал мне два новых Ваших фортепианных сочинения: одно, посвященное M-me Jurgenson, а другое - Marmontel'ю, но я еще не слышала их; сегодня он мне поиграет их. За границею я много слушала разных оркестров, из которых отличался самою лучшею программою висбаденский инструментальный оркестр, но за границею так же, как Вам, вероятно, известно, отличные духовые оркестры, военные. Между прочими оркестрами и сочинениями исполняли в Baden-Baden Polonaise Глинки из “Жизни за царя”, и; это сыграли очень плохо. Вообще за границею и летом можно слушать очень много музыки. Это путешествие в Германии было для меня непрерывным рядом наслаждений, эта очаровательная природа приводила меня в какой-то экстаз, от которого я очнулась только под петербургским пронзительным и холодным ветром.

Как мне хотелось бы прочитать новую комедию Модеста Ильича; она, вероятно, будет напечатана в каком-нибудь журнале; не откажите, дорогой мой, сообщить мне - в котором. Я скажу только, что я на месте Модеста Ильича отдала бы свою героиню замуж за ее предмета, потому что если она могла полюбить его, так уж, конечно, должна была победить пустой предрассудок кастового неравенства, потому что существенное неравенство заключается только в различном развитии, образовании, уме, доброте, благородстве и т. п. свойствах, а не в том же ведь - кто от кого родился. Героиня же Модеста Ильича по своей деятельности и жизни представлена как личность перед овая, и вдруг спотыкается на такой бессмысленной рутине, как неравенство происхождения. Мне кажется, что это несовсем логично, - это не цельная натура, а так, барышня с претензиями на прогресс. Простите, дорогой мой, что я позволяю себе критиковать произведение человека, который, конечно, лучше меня знал, что делал, и прошу Вас усердно не передавать моих слов Модесту Ильичу.

Завтра я ожидаю к себе семейство моей Саши, а она сама проедет прямо в Москву, где и будет ждать своего разрешения; теперь у меня две кандидатки для этого дела - Саша и Анна. Последнюю я видела теперь в Москве. Она, слава богу, чувствует себя хорошо, но очень худа в лице; как весною похудела, так и не поправляется. Они обе веселы, довольны, счастливы своим ожиданием, дай бог, чтобы всё было хорошо.