Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Как мне жаль несчастного Лароша; такой способный человек, и одержим таким ужасным недугом - ленью. Говорят, что лень есть мать всех пороков, - я прибавлю к этому, что и источник всяких бедствий. А что же его профессура в консерватории, разве уж больше не служит?

Я очень рада, милый, дорогой друг мой, что Вы довольны Вашею симфониею, - не потому, чтобы я не была уверена в ее, конечно, великих достоинствах (Ваше творение не может быть иным), а потому, что Вы бываете часто несправедливы к Вашим произведениям, и это, конечно, для Вас тяжело.

Дай Вам бог, дорогой мой, самого полного душевного довольства и спокойствия и самого прочного здоровья. От всего сердца жму Вам руку. Всею душою безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

С. Фроловское,

14 августа 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Благодарю Вас от всей души за письмо Ваше. А мне опять приходится жаловаться на нездоровье. Сегодня опять всю ночь не спал вследствие жара и жесточайшей зубной боли. Уж такое неудачное лето вышло: будь оно теплое, солнечное, ничего бы этого не было. Но мог ли дом, который несколько лет не топили, настолько обогреться, чтобы живущие: в нем постоянно не простужались, когда солнца все лето не было видно!

Приехал ко мне на три дня Модест, брат, и тоже болен. Впрочем, всё это болезни пустячные; я так доволен, что благополучно окончил свою симфонию, что об маленьких телесных недомоганиях и думать не стоит. Определенных планов на зиму у меня нет. Существуют, как я писал Вам, предположения концертной поездки в Скандинавию и даже в Америку, но время для первой еще не назначено, а ко второй я отношусь как к чему-то фантастическому и не могу поверить, чтобы это было серьезно. Кроме того, я обещал дирижировать в нескольких местах за границей, например в Дрездене, Берлине, Праге, но ничего еще определенного нет. Мое желание было бы до января не уезжать из России и, по возможности, проводить первые зимние месяцы до рождества здесь. Во время моей поездки в Каменку печи будут переделаны, окна вставлены, и я надеюсь, что дом будет удобообитаем. 5 ноября я буду дирижировать в Петербурге целым рядом своих сочинений и в том числе новой симфонией в концерте Филармонического общества. Очень зовут меня также в Тифлис, но не знаю, удастся ли это.

Ларош уже давно не состоит в консерватории. Он так манкировал своими классами, так запустил их, что, наконец, пришлось их отнять у него. Это человек неисправимый и окончательно отпетый как деятель. От времени до времени он может, если я его заставлю диктовать себе, написать блестящую статейку, но к постоянному и ровному труду он решительно утратил способность.

Я еду в Каменку в двадцатых числах и вряд ли успею вернуться к тридцать первому, но если буду здесь, то, конечно, отправлюсь посмотреть на симпатичную Людмилу Карловну под венцом.

Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг мой!

Ваш П. Чайковский.

Плещеево,

14 августа 1888 г.

Милый, дорогой друг мой! Посылаю Вам еще самые последние фотографии Милочки, и одной и с ее женихом.

Как я рада хорошей погоде. Вы не можете себе Представить, дорогой мой, какое счастье для меня солнце, теплота и свет; я вся расцветаю душою. Ну, вот и эти [дни] блаженствую невыразимо, и только дрожу от страха, как бы опять не пошел дождь. Теперь и у Вас в доме будет менее сыро, и Ваше здоровье, бог даст, поправится. Я всё продолжаю слушать музыку, между которою меня постоянно приводит в неописанный восторг дуэт Дюнуа с королем из “Орлеанской”. Боже мой, какое это чудо совершенства! Пошли Вам бог здоровья и счастья за то наслаждение, какое Вы доставляете другим. Бесконечно и безгранично Вас любящая

Н. ф.-Мекк.

Москва,

22 августа [В подлиннике описка: сентября] 1888 г.

Вы не можете себе представить, дорогой, милый друг мой, с каким мучительным чувством стыда и недовольства самим собою я принимаюсь за письмо это. Ведь я опять обращаюсь к Вам с денежной просьбой. Мне кажется, что Вы должны немножко сердиться на меня за мою непостижимую расточительность, за мое ребяческое неумение устраивать дела свои. Как бы то ни было, но давно я не находился в таком скверном денежном положении, и мне невозможно обойтись или без крупного займа или без того, чтобы вновь не утрудить Вас просьбой о помощи. В течение зимы дела мои, несомненно, поправятся, и я, как Вам известно, могу даже, может быть, серьезно разбогатеть. Теперь же обстоятельства так сложились, что я принужден убедительно, горячо просить Вас прислать мне остающиеся две трети всей бюджетной суммы за будущий год, т. е. четыре тысячи рублей серебром. Если это возможно, убедительнейше прошу Вас прислать эту сумму приблизительно ко 2 сентября или в Москву, адресуя в магазин Юргенсона (в случае, если это чек на какой-нибудь банк) или же в Клин (в случае, если это будут прямо деньги). Завтра я еду в Каменку, а 2 сентября на один день приеду в Москву.

Ради бога, если будете в скором времени писать мне, скажите, сердитесь ли Вы на меня. Я не знаю, чего бы я ни дал, чтобы не беспокоить Вас, не надоедать Вам, но, видно, горбатого могила исправит, и от времени до времени я утруждаю Вас подобными несносными просьбами.

Если же Вам угодно знать, почему я в последнее время совсем сбился с бюджетной колеи, то я скажу Вам, что меня временно совершенно разорило прошлогоднее заграничное путешествие, да кроме того и масса других мелких причин есть. Как бы то ни было, но могу Вам дать честное слово, что в последний раз обращаюсь [к] Вам с таким ходатайством. Мне необходимо теперь освободиться от одолевших меня долгов, и после того я принял безусловно твердое намерение не выходить из бюджета.

Тысячу благодарностей за превосходные портреты Людмилы Карловны и ее жениха. Я получил их, садясь в вагон, чтобы ехать в Москву.

Простите, ради бога.

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

Москва,

3 сентября 1888 г.

Милый, дорогой друг мой!

Я получил сейчас письмо Ваше и чек. Тем более благодарен Вам, дорогая моя, что мне пришлось Вас беспокоить в такое время, когда у Вас так много забот и всяческой суеты и хлопотни! Кроме того, в Каменке я от Коли узнал, что Вы всё лето особенно нехорошо себя чувствовали, и мне трудно Вам передать, как я стыдился и мучился! Но уверяю Вас, что, как всегда прежде в подобных случаях, Вы оказали мне настоящее благодеяние и что без Вас, ей богу, я не знаю, как бы я теперь извернулся. Бесконечно благодарен Вам, милый друг мой!

Вы уже слышали, вероятно, дорогая моя, об отчаянном положении племянницы моей Веры. Это повергает меня в невыразимое огорчение. И жаль этой симпатичнейшей молодой женщины, и страшно за сестру и за Льва Васильевича! Я не постигаю, как у них хватит сил перенести столь ужасное новое горе! Нужно правду сказать, что если эти родители в воспитании своих детей сделали многие ошибки, если они грешили чрезмерною гордостью и преувеличенным преклонением перед качествами своих детей, то бог посылает им наказание не по силам. Я всё это время нахожусь под подавляющим впечатлением известий из Парижа и не помню, чтобы когда-нибудь так много плакал. Надежды очень мало или, лучше сказать, нет вовсе!