Петр Чайковский - Переписка П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк

Поздравляю Вас, дорогой друг мой, с совершившимся бракосочетанием и прошу Вас поздравить от меня юную княгиню. Дай бог Вам и им всяческого блага.

Завтра утром еду в деревню, увы, не надолго! Мне предстоит в Петербурге 18 сентября большой концерт!

Еще раз глубоко благодарю Вас, дорогой друг мой.

Беспредельно Вам преданный

П. Чайковский.

С. Фроловское,

14 сентября 1888 г.

Милый, дорогой друг!

Надеюсь, что Вы получили письмо мое, писанное дней десять тому назад из Москвы, в коем я докладывал Вам о получении присланных Вами денег. Вы не можете себе и представить, какое неизмеримое благо доставили Вы мне исполнением просьбы моей!!!

Вот уже около десяти дней, что я живу у себя в деревне. В мое отсутствие дом был подвергнут некоторому исправлению, а именно везде вставлены новые рамы и в кабинете сделан камин. Благодаря этому я не страдаю от холода и чувствовал бы себя отлично, если бы, по обыкновению, не переутомлял себя работой. Не знаю, писал ли я Вам, милый друг мой, что я взялся, согласно давно данному обещанию, инструментовать уже давно, сочиненную моим старым приятелем Ларошем увертюру, которую он сам отчасти от отвычки, отчасти от болезненной лени инструментовать не в состоянии. Вещь необычайно талантливая и доказывающая, как много музыка потеряла от того, что этот гениально одаренный человек страдает болезнью воли, совершенно парализующей его творческую деятельность. Увертюра эта стоила мне большого усидчивого труда, но едва, я кончил ее, как мне пришлось тотчас же приняться за партитуру своей собственной увертюры-фантазии “Гамлет”. Да кроме того, я с лихорадочною поспешностью делаю корректуры Пятой симфонии. Усталость страшная, я работаю как каторжник, с какой-то страстною усидчивостью, происходящей оттого, что мне всё кажется, что нужно торопиться, а то время уйдет!.. Но слава богу! Работа есть для меня величайшее и ни с чем несравнимое благо, ибо, не будь ее, чувствую, что печаль и тоска угнетали бы меня до чрезвычайности. А есть о чем потосковать и попечалиться. Умирает моя бедная племянница Вера, умирает мой старый друг Губерт! Доходили ли до Вас слухи о его болезни? У него какая-то странная болезнь: жар без конца вот уж полтора месяца, и при этом полная потеря памяти, хотя сознание всего происходящего в данную минуту сохранилось. Ужасно тяжело было видеть его в этом положении! Говорят, что это•злокачественная возвратная горячка. Надежды очень мало.

Милый друг, все московские музыкальные друзья в восторге от моей новой симфонии, особенно Танеев, мнением которого я ужасно дорожу. Это мне очень приятно, ибо я почему-то воображал, что симфония неудачна.

Письмо это будет в Плещееве как раз перед Вашими именинами. Приношу Вам, дорогой друг мой, мои самые усердные поздравления.

Концерт, которым я должен был дирижировать 18 сентября в Петербурге, отменен. Я очень рад.

Будьте здоровы, дорогой друг мой!

Беспредельно преданный

П. Чайковский.

Москва,

22 сентября 1888 г.

Милый, дорогой друг мой! Пишу Вам из Москвы, куда приехала повидаться с докторами, потому что здоровье мое очень плохо. Сегодня еду обратно в Плещееве. Вчера со мною приехали мои молодые, Шихматовы, и вчера же; с курьерским поездом уехали в Крым. Очень жутко мне было прощаться с Милочкою: она такой ребенок, да и оба они такие дети, что страшно и отпускать их одних, но за границу не было никакой возможности их взять, потому что Андрей Александрович с 1 ноября должен отбывать воинскую повинность и не мог бы успеть вернуться. Кроме этой тяжелой разлуки, у меня вообще расстройство в моей обстановке: Владислав Альбертович уже больше недели уехал за границу и находится в Дрездене, хочет позаняться музыкою, но, конечно, это не главный мотив его отъезда, а есть другая причина, которую я Вам, как моему единственному другу, скажу: мне готовится большое горе, - моя Юля хочет выйти замуж за Владислава Альбертовича, и ввиду этого он поехал поправить свои нервы. Я говорю, что это большое горе для меня не потому, чтобы я имела что-нибудь против выбора Юли, - нет, Владислав Альбертович прекрасный человек, но для меня это доставляет огромную и незаменимую потерю, я теряю мою дочь, которая мне необходима и без которой мое существование невозможно. Конечно, она жаждет и просит меня об одном, чтобы я позволила ей остаться при мне, но ведь это будет не то, не то, - и ей, быть может, самой окажется слишком трудным иметь двоих на своем попечении. Это очень давний роман, он тянется уже семь лет с разными перипетиями, при которых я надеялась, что при моей жизни эта чаша не коснется моих уст, но, однако, вышло иначе, и это-то одна из главных причин моего нервного расстройства. В настоящее время я хлопотала найти доктора, чтобы взять с собою за границу, потому что боюсь в таком душевном состоянии отправиться в дорогу. Доктора нашла, теперь хлопочу ужасно найти пианиста, чтобы также взять с собою, потому что при такой тоске, какую я чувствую, только музыка может мне облегчать ее, и хотя у меня есть Данильченко, но без аккомпанемента и он не может играть. До сих пор я еще ничего не нашла и никого не имею в виду, и это меня очень расстраивает. Написала вчера в Петербург, - не знаю, что будет, а тут и ехать пора за границу. Погода ужасная, а тоска еще хуже; пожалейте меня, дорогой мой, - Вы, который так умеете изобразить безысходную тоску и глубокое горе, а мне очень тяжело. Судьба преследует меня во всём, не дает мне хоть кое-как дотянуть до могилы, и эти удары падают на меня тогда, когда и здоровье, и энергия, и силы, всё подорвано под конец жизни, когда так нужен покой. Простите, дорогой мой, что изливаю перед Вами свои жалобы, но поверите ли Вы, что Вы - единственный человек, которому я их выражаю, и то потому, что чаша уже переполнилась.

Прощайте, милый, добрый друг мой, будьте здоровы и не забывайте горячо любящую Вас

Н. ф.-Мекк.

Р. S. Я хочу уехать 2 октября.

С. Фроловское,

24 сентября [1888 г.]

Милый, дорогой друг мой!

Верьте, что если Вы под влиянием горести испытываете потребность высказаться мне, то более сочувствующего и, мне кажется, более способного понять сущность Вашей скорби человека нет на свете. Между мной и Вами существует духовное родство, проявляющееся решительно во всём, и есть бездна случаев, где Вы и я для остальных людей являемся странными или чудаками, но каждый из нас в этих случаях отлично понимает один другого.

Ваша дочь Юлия Карловна выходит замуж за человека, уже более десяти лет постоянно живущего около Вас, они оба при Вас останутся, и, тем не менее, Вы тоскуете и предаетесь почти отчаянию. Дело в том, что оба эти столь необходимые и привычные человека, соединившись узами брака, делаются другими; отношение Ваше к ним принимает другое значение. Освещение, обстановка - другие, и этого достаточно, чтобы Вам, живущей так давно в тесной домашней сфере, было больно и жутко. А тут еще лучшее украшение Вашей жизни, Людмила Карловна, тоже сделалась другая! И всё это ушло в бездну прошлого! А прошлое так безвозвратно, и эта безвозвратность так печальна и горестна!