Д. Булгаковский - Великое былое. Воспоминания об Отечественной войне, по поводу её столетней годовщины. Народные карикатуры – картинки, вышедшие в Отечественную войну.

Начался мгновенно страшный лесной пожар.

Подхватил буйный ветер горючий огонь целыми головнями, взвилось губительное пламя, охватило своим огненным кольцом хворост, перебросилось на сухие смолистые деревья сосновые, еловые, ильмовые, осиновые и понеслось по лесной чаще. Встрепенулся, зеленый бор, проснулись в лесу испуганный птицы и закружились бедные в жарком раскаленном воздухе, упадая обгорелыми вниз, повскакали с испугом с своих логовищ лесные дикие звери, почуяли беду и заметались в разные стороны.

Стоном застонало в дубраве, треск затрещал в ней. В иную бы пору крещеный человек затужил бы о великой беде, бросился бы, не жалея себя, отгонять ее, а теперь было не то: с какой–то злобной радостью глядели налеты на страшное свое дело, приговаривая:

– Вот, так лихо! Ну–ка, мусье француз, испытай–ка нашей бани… любуйся на красного всероссийского петуха, прокричит он тебе, треклятый, «кукареку»!..

Поднялась тревога. Полусонные, полуодетые вскакивали французы, хватаясь за оружие, не понимая в чем дело. Видно, впервые пришлось им видеть лесной пожар и быть охваченным им. Поднялись командиры, вахмистры, унтер–офицеры, квартирьеры, раздалась начальническая команда, но не произвела она того, что нужно было: глухи были уши испуганных солдат: совались они в разные стороны, сталкивались друг с другом, крича:

– К оружию! Где неприятель?

А страшный огненный враг был уже на носу: дохнуло гарью на поляну, пыхнули на нее густые, черные, как вороново крыло, облака дыму, сквозь которые грозно несся огонь, шарахнулись и во весь опор кинулись бежать животные, и тут только поняли французы, что они живьем жарятся в лесном пожаре.

Смятение, страх, ужас овладели всеми. Бросились к бежавшим но лугу и брыкавшимся коням и без разбора, чей конь, вскакивали на первого попавшегося скакуна, если удавалось изловить его. Все было забыто, никто не думал о взятой им добыче, каждый только спешил, как бы скорее уйти от страшной опасности. Горючий смрад становился все удушливее, сдавливая горло и грудь людей… Но вот среди общего хаоса раздался чей–то громовой голос:

– Спасайся в воду… к реке!..

И пешие, и конные бросились к спасительной реке. Разбрызгались свежие струи ее и освежительной влагой обдали коня и всадника, полной грудью вздохнули они в себя воздух. Загорелась надежда на спасение. Вот уже и берег… всадники стали выбираться на него… Но, внезапно, чей–то грозно зловещий звук:

– Урра! Уррра!

И потом:

– Пли!.. Пощады не давай! Бей напропалую!

И грянули из кустарников ружейные выстрелы.

Настала чистая бойня. Били и стреляли наверняка. На мольбу и просьбу никто не обращал внимания; все до единого сложили они свои буйные головы.

Стоя на коне среди кучи перебитых врагов, трупов коих насчитывалось более 850, Фигнер подозвал к себе Петра Смелова и при всех во всеуслышание сказал:

– Спасибо, Смелов, за выдумку… Удружил! Я у самого светлейшего выхлопочу тебе хорошую награду, а теперь, ребята, приберите–ка этих незваных гостей, выройте им яму как можно поглубже, чтоб не заражали, да не сквернили русский воздух [7].

Донской атаман Матвей Платов. Раскрашенная гравюра.

Не только мужики охотно шли против французов – мародеров и мелких их отрядов, часто жертвуя своею жизнью за милую Родину, но и бабы и дочери их не отставали от мужчин. Ни угрозы, ни самые расстрелы, не устрашали добровольцев. Каждый, напротив один перед другим, спешили чем–нибудь заявить о себе. И делалось это не для того, чтобы переда кем–то выслужиться, получить награду – для славы и почета. Нет, это делалось единственно по чувству, охватившему всех от мала до велика, от боярских теремов и дворянских усадеб до курной избы пастуха – постоять грудью до последней капли крови за Русь святую, за Веру православную, за Царя—Батюшку. Как пожертвования шли отовсюду на нужды государственный от богатых, так баба несла последнюю свою куделю, или кусок холста в общее казнохранилище. Так шли ополченцы. Тут мы видим бабушку Кузьминичну, да бабушку Спиридоновну, старостиху Василису с её дочерью, да тетушку Терентьевну.

Вот, на этой картинке представлена сцена, как бабушка Спиридоновна напала на двух французов–гвардейцев и как один, переодетый в женское платье, а у другого накинуто на плечи что–то вроде женской юбки. Она напала на них, отобрала ружья и гонит их в деревню, а дети помогают ей.

Особенною известностью прославилась в эту пору в ряду наших партизанок старостиха Василиса с её дочерью.

Однажды муж её староста повел в город партию пленных, забранных крестьянами. В его отсутствие поселяне поймали еще несколько французов и тотчас же привели к старостихе Василисе. Баба не хотела отвлекать взрослых от их занятий ловить мародеров, собрала небольшой конвой ребят и девушек и севши, на лошадь, пустилась, в виде конвойного, сама их отправить куда следует. Разезжая вокруг пленных она покрикивала: «Во фронт! Стройся! Марш!»

На этой картине так представлено: Василиса сидит верхом на лошади; в одной руке держит косу, а другою грозит на трех мародеров, которых привела к ней на веревочке пожилая баба. Передний из мародеров полячек стоит на коленях; Василисина собака лает на него; сзади Василисы её свита: три девушки с ухватами и парень с косой; парень показывает французам лягушку; внизу справа петух клюет золотого орла Наполеоновского знамени.

«Добрых людей,

Да званных гостей

С честью у нас встречают,

И в передний угол сажают;

А незваных нахалов,

Грабителей басурманов

С бесчестьем прогоняют

И кулаком провожают.

Знать вы в Москве–то не солоно похлебали.

Что хуже прежнего и тоще стали,

А кабы занесло вас в Питер

Он бы вам все бока повытер [8]».

Как глубоко охватил весь русский народ дух неустрашимости перед всеми казнями и расправами неприятельскими, вот несколько примеров.

Во время французского нашествия крестьяне подмосковной деревни Планковой, при набегах французов на окрестную сторону, забрали все свое имущество и удалились с ним в лес. Там пробыли они около недели. Наконец, соскучилось им сидеть в глуши, и они решились проведать, что делается в их деревне? Эту комиссию они поручили одному восьмидесятилетнему старику: «Тебе, дедушка, все равно недолго остается жить, говорили они ему, убьют тебя злодеи, не велика беда». Старик согласился отправиться на разведки. Как только он вошел в свою деревню, его поймали и давай допрашивать. Старик отговаривался тем, что не понимает их. Они немедленно привели переводчика, поляка, который стал расспрашивать; «Где крестьяне? Куда они девали свои пожитки? Старик притворялся глухим. На все вопросы поляка он отвечал: я крепок на ухо, не слышу, батюшка, изволь сказать погромче! Ась? Не слышу! Поляк кричал, что есть мочи; старик просил, чтобы он говорил громче, указывая на ухо. Начали его бить, таскать по земле, он не переставал кричать со слезами: воля ваша, господа, не слышу! Что мучить старика – говорите погромче! Наконец поставили его в угол и стали колоть в грудь штыком.