Филип Гоулд - Когда я умру. Уроки, вынесенные с Территории Смерти

В Ньюкасле все выглядело солидным и внушало доверие. Я видела, что Филип попал в хорошие руки. Впрочем, когда он через несколько месяцев вернулся сюда, чтобы узнать результаты анализов, новости все равно были плохими.

Это означало новые сеансы радиотерапии в Марсдене и использование трубки для кормления. Как я ненавидела звук этой ночной кормежки, аварийную пищалку, срабатывавшую при расстыковке этих трубок, и густой желтый кисель, проливающийся то тут, то там. Тем не менее эта трубка была для Филипа залогом жизни, и я тряслась над ней, как над драгоценностью.

Филип все время рисковал ее выдернуть. Каждый день я со страхом проверяла все крепежи, которые удерживали ее на месте.

А жизнь тем временем снова входила в какую-то колею. Я уговаривала Филипа принять таблетки, поесть чего-нибудь в дополнение к питательному киселю. Я постоянно за что-то переживала. В некотором смысле переживать по мелочам было легче, чем осознать мой глубинный страх – страх за жизнь, которая едва теплится в теле моего мужа.

Когда жизнь более-менее нормализовалась, я подумала, что мне можно было бы съездить на Иерусалимскую книжную ярмарку, куда я летала в течение многих лет. Тем более что я обещала организатору, Зеву Биргеру. Туда же был приглашен один из наших авторов, Иен Макивен, для вручения премии, и это помогло мне принять решение. Я оставила Филипа на Джорджию, Грейс и медсестру. Я уже сидела в самолете, когда позвонил Филип и сказал мне, чтобы я не волновалась, но у него снова плохие новости. Он ухитрился выдернуть трубку для кормления, и теперь они с Джорджией находятся в больнице Университетского колледжа, а специалист из Ньюкасла объясняет, что нужно делать. Если в течение считанных часов вставить трубку в каналы, которые остались от старой, сказал эксперт, это позволит обойтись без операции, и некий великий врач-итальянец со «скорой помощи» берется сейчас это сделать. Я выслушала эту новость и не могла успокоиться до самого Иерусалима.

На несколько месяцев эта трубка стала стержнем, вокруг которого вертелась вся наша жизнь. Из-за нее у нас было еще много поездок в Университетский колледж, пока наконец после лучевой терапии Филип не выдернул ее раз и навсегда.

Благодаря медперсоналу из Ньюкасла мы получили год, которого при других раскладах наверняка не было бы. Мы даже отважились на летний отпуск в Италии, пожили в двух великолепных отелях, о каких Филип мечтал много лет. Но все равно дела были не слишком благополучны. Когда живешь бок о бок с болезнью, полезно сменить обстановку, чтобы заметить перемены дома.

Первую неделю Филип не отказывался поесть, но все равно продолжал худеть. Он стал похож на скелет. На вторую неделю он едва мог удержать в себе то, что проглотил, и я смотрела почти с облегчением, как он проводил все время в работе над книгой «Революция без конца». Иногда он пытался работать, находясь рядом со мной и окружив себя ворохом бумаг. Я знала, что он очень болен, но для того, чтобы это полностью осознать, требовались время и подобающее место.

Когда мы вернулись домой, онкомаркеры в крови взлетели до небес, и это был конец. Слепой, опустошающий ужас. В те дни я сказала одному другу, что чувствую себя как в машине, несущейся на кирпичную стену, причем вижу все это как в замедленной съемке. Я совершенно не представляла, как избежать надвигающейся катастрофы.

Профессор Каннингем порекомендовал паллиативную химиотерапию, но до ее начала нужно было снова вставить трубку для кормления.

Как рассказывал Филип, это была одна из самых тяжелых послеоперационных недель. Хирург, который делал операцию, улетел в Китай, и у нас сложилось четкое убеждение, что наступил конец игры, но и здесь тоже сталкивались между собой разные подходы.

Когда накопилось чрезмерное количество проблем, в больнице решили прекратить всякое питание.

Проблемой стали и хронические запоры, но здесь нельзя было давать никаких средств из-за риска внутренних кровотечений. Он уже не мог принимать пищу через трубку, так как эта система была отключена. Жуткая «уловка-22». Я надеялась, что Жервуа Андреев предложит какое-нибудь решение, но он оказался в отпуске. Когда он вернулся, мы, по крайней мере, установили, что нет никакого кровотечения. Он прописал слабительное, после чего положение как-то уравновесилось.

Все эти события привели нас с Филипом к трем дням глубокого переосмысления. Я помню, как пришла в Марсден и застала его в полном упадке. Было такое ощущение, что он просто раздавлен тяжестью ситуации. Первый раз я видела его таким печальным, и это меня просто убило.

В течение предыдущих четырех лет было много случаев, когда Филип мучился от боли, когда его раздражали неудобства, но он всегда сохранял надежду, всегда оборачивал ситуацию так, чтобы увидеть в ней хоть что-нибудь положительное. Но теперь болезнь накрыла его, да и всех нас, с головой, и в этот момент он впал в абсолютное отчаяние.

Филип много писал и говорил о цели, о смысле. В частности, он рассуждал и о предназначении своего заболевания, однако в этот момент он, кажется, перестал его видеть – только печаль и чувство утраты.

Я думаю, его подкосили переживания, связанные с симптомами болезни. Глядя на его муки, я с ужасом представляла, что это значит – ощущать свою беспомощность перед силами, которые взяли верх над твоим телом. В избавление больных от симптомов вкладывается недостаточно средств, об этом мало известно. Во многих больницах, включая Марсден, имеются отличные подразделения паллиативного ухода. Там знают, как обуздать боль и другие симптомы умирания, но пока вы не окажетесь у них, для вас все сведется к методу проб и ошибок.

О тошноте как побочном эффекте химиотерапии все знают, но в ту область, где работает доктор Андреев (а это весь спектр проблем с пищеварением, возникающих вследствие химиотерапии и радиотерапии), направляется слишком мало средств. Это ужасающий список жалоб и страданий, и даже если его кто-то составит, все равно мало кто готов его обсуждать.

Доктор Андреев не занимается лечением, но если просто тщательно выполнять его предписания и принимать лекарства из его списка, это существенно облегчит жизнь, как это было в случае Филипа. Профессор Гриффин очень заинтересован в работе доктора Андреева в своем центре. Вот почему мы указали его адрес как один из двух, куда мы просим посылать пожертвования.

Всю свою взрослую жизнь Филип подчинял каким-либо планам. Этого могли не видеть даже самые близкие люди, но он всегда одновременно действовал на нескольких уровнях, вел игру, направленную к очень далеким целям. Это был его дар, который подкреплялся мощной интуицией и глубиной видения. Его фокус-группы действовали так эффективно, потому что он не просто видел людей, а добирался до их мотивации, проникал в те глубины, спрятанные под рябью поверхностных мнений, где кроются самые базовые чувства, предопределяющие взгляды на жизнь.