Олег Лекманов - Сергей Есенин. Биография

Катька ни на кого не похожа.

У меня ведь была сестра (умершая) Ольга, лучше их в і000 раз, но походит на Шурку. Они ее не знают, не знают и не знают.

Таля, больше я Вам не напишу. Разговор будет после внимания… Целую руки. Жив и здоров. С. Есенин” [1617].

Однако со здоровьем у Есенина дело обстояло плохо. В апреле и в мае поэта дважды помещали в бакинскую больницу с подозрением на воспаление легких. “Лежу в больнице. Верней, отдыхаю, – 11 мая писал он Бениславской. – Не так страшен черт, как его малютки. Только катар правого легкого. Через 5 дней выйду здоровым. Это результат батумской простуды, а потом я по дурости искупался в средине апреля в море при сильном ветре. Вот и получилось. Доктора пели на разный лад. Вплоть до скоротечной чахотки. С чего Вы это, Галя, взяли, что я пьянствую? Я только кутнул раза три с досады за свое здоровье. Вот и все. Хорошее дело, чтоб у меня была чахотка. Кого хошь грусть возьмет.

Почему не пишу? Потому что некогда. Пишу большую вещь. С книгами делайте как угодно, чего из пустого в порожнее перегонять. Это уж меня начинает раздражать, что Вы спрашиваете! [1618]<���…>

Ежели Кольцов выпускает книгу, то на обложку дайте портрет, который у Екатерины. Лицо склоненное. Только прежде затушуйте Изадорину руку на плече. Этот портрет мне нравится. Если эта дура потеряла его, то дайте ей в морду. Чтоб впредь не брала у меня последн<���их> вещей и единств<���енных>” [1619].

По крайней мере два места в этом письме нуждаются в отдельных комментариях. Во-первых, странно: с какой стати Есенину вдруг вздумалось купаться в холодную, ветреную апрельскую погоду? Ситуацию проясняют малоизвестные воспоминания одного из бакинских знакомых Есенина – участника литературного кружка при “Бакинском рабочем” Ф. Непряхина. По его свидетельству, в один из вечеров, во время посещения нефтяных промыслов Биби-Эйбата, поэт неожиданно подбежал к открытому резервуару, наполненному нефтью, и, чуть помедлив на самом краю, бросился вниз. Испуганные спутники Есенина бросились ему на помощь, вытащили, помогли в море смыть нефть. В результате этого случая поэт и оказался в бакинской больнице им. Рогова с сильнейшей простудой. Непряхин, навестивший Есенина в больнице, запомнил его слова, сказанные с полной серьезностью: “Это мое второе крещение – крещение нефтью”. Молодой литкружковец позже повторит фразу Есенина в не слишком ловких стихах:

Там он второе крещение

Принял, погрузившись в нефть.

И это мог только Есенин

Проделать на глазах у всех [1620]

Можно, конечно, интерпретировать эти слова как отказ от крестьянской темы в поэзии и присягу новой, “индустрийной” теме (“Я полон дум об индустрийной мощи, / Я слышу голос человечьих сил”). Но скорее все же “второе крещенье” означает что-то другое, более близкое к настоящим думам поэта, – может быть, черное крещение, крещение смертью.

Во-вторых, в письме к Бениславской характерна фраза о “дуре” сестре. В декабре этого же года Есенин будет говорить о ней, Екатерине Есениной, А. Тарасову-Родионову: “Плевать я хочу на эту дрянь. Сквалыга, каких свет не рожал. Вышла, понимаешь, замуж, за какого-то там поэтика Наседкина и приходит ко мне – так и так-де, мы-ста, да ты-ста. А я говорю: к черту! Знать тебя не знаю и никаких Наседкиных знать не хочу. Пусть сам пробивает себе дорогу, если поэт, а если дребедень, я ему своим горбом проколачивать дороги не буду” [1621]. Сравним, однако, в мемуарах Бениславской: “К Кате у С. А. была какая-то болезненная, тревожная любовь <���…> С. А. из боязни, что ее увлечение Приблудным пойдет дальше, настаивал на ее браке с Наседкиным” [1622]. Богатую амплитуду оттенков отношения Есенина к сестре передает его письмо к ней от 16 июня 1925 года: “Ботинки твои со злобы я испортил. Приедешь – куплю новые” [1623].

В конце мая 1925 года поэт возвратился в Москву и оттуда б июня уехал в Константиново, на свадьбу к двоюродному брату. Василий Наседкин свидетельствует: “Вместе с Есениным и за ним следом из Москвы приехало 8 человек гостей <���…> До этой поездки я, как и все, знавшие Есенина, считал его за человека сравнительно здорового. Но здесь, в деревне, он был совершенно невменяем. Его причуды принимали тяжелые и явно нездоровые формы” [1624]. Вторит Наседкину в своих воспоминаниях еще один гость на той злосчастной свадьбе, Иван Старцев: “Есенин был невменяем. Пил без просвета, ругался, лез в драку, безобразничал. Было невероятно тяжело на него смотреть. Успокоить его не удавалось. Увещевания только пуще его раздражали. Я не вытерпел и на следующий день уехал в Москву. В памяти осталось: крестьянская изба, Есенин без пиджака, в растерзанной шелковой рубахе, вдребезги пьяный, сидит на полу и поет хриплым голосом заунывные деревенские песни. Голова повязана красным деревенским платком” [1625].

Возвращаясь на поезде из Константинова в Москву, Есенин принял решение попробовать зацепиться за нормальную жизнь, вступив в брак с внучкой Льва Толстого Софьей Андреевной.

С Софьей Толстой он познакомился 5 марта 1925 года на вечеринке, устроенной в честь дня рождения Галины Бениславской. Не потому ли в уже цитировавшемся письме к одной влюбленной в него женщине (Бениславской) Есенин счел возможным иезуитски передавать нежные приветы второй (Толстой)?

“…Встреча с замечательным человеком, С. А. Толстой, была для Есенина не “проходным” явлением”, – полагал неплохо знавший поэта Николай Никитин [1626]. Сходно оценивал взаимоотношения Есенина с Толстой Юрий Либединский: “В облике этой девушки, в округлости ее лица и проницательно-умном взгляде небольших, очень толстовских глаз, в медлительных манерах сказывалась кровь Льва Николаевича. В ее немногословных речах чувствовался ум, образованность, а когда она взглядывала на Сергея, нежная забота светилась в ее серых глазах. Она, видно, чувствовала себя внучкой Софьи Андреевны Толстой. Нетрудно догадаться, что в ее столь явной любви к Сергею присутствовало благородное намерение стать помощницей, другом и опорой писателя” [1627]. “Я очень счастлива и очень люблю”, – писала сама Толстая давнему другу семьи Толстых, юристу А. Ф. Кони, 2 июля 1925 года [1628].

Приведем также фрагмент из мемуаров И. Евдокимова: “Наблюдая в этот месяц Есенина, – а приходил он неизменно трезвый, живой, в белом костюме (был он в нем обаятелен), приходил с невестой и три раза знакомил с ней, – я сохранил воспоминание о начале, казалось, глубокого и серьезного перелома в душе поэта. Мне думалось, что женится он по-настоящему, перебесился – дальше может начаться крепкая и яркая жизнь” [1629]. Однако он же свидетельствовал:

“Скептики посмеивались: