Дайан Китон - Кое-что ещё…

Иногда сны кажутся мне более реальными, чем факты из моей жизни. Когда мы проезжали Пондер, я опустила окно. Мы ехали сквозь облако пыли, а Ларри говорил:

– Ты не представляешь, насколько скучно в Небраске. На прошлой неделе я проезжал по платному мосту над Миссури и старушка, работающая на шлагбауме, так там ошалела от скуки, что упросила меня остановиться и поесть с ней пончиков.

– Зимой тут можно свихнуться, – сказала она. – Сижу тут целый день на заднице и плюю в потолок.

Ларри умолк, но спустя пару минут заговорил снова. Он был отличным рассказчиком. Сейчас я вспоминаю те наши поездки, рев мотора, бесконечный горизонт впереди и рассказы Ларри и понимаю, что у нас было то, чего никогда не дали бы нам съемки фильма “Чья-то любимая”: у нас была дружба и у нас была дорога.

Дорогая Дайан,

Пока что умудрилась написать целых три страницы – не только грустные воспоминания, вызывающие сердечную тоску, но и разные смешные моменты из прошлого.

Многие мысли, которыми я ни с кем не делилась, крутятся вокруг моей ненависти к авторитетам – я об это даже никогда не задумывалась. В общем, писать – занятие не очень приятное, и я редко сажусь за стол, поэтому стараюсь делать это только когда чувствую, что смогу быть полностью честной.

Я не хочу писать о годах вашего детства, а то еще попаду в ностальгическую ловушку “старых добрых времен”. А мне для этого много не нужно – посмотреть старые фотографии, и – вуаля! – я страдаю от жутчайшей ностальгии всех времен и народов. Но в “Воспоминаниях” я хочу в первую очередь написать о событиях, которые сделали меня такой, какая я есть. Помню, как в детстве я была твердо уверена, что никогда не повторю ошибок своих родителей. Буду печь ванильные коржи вместо шоколадных! Буду смеяться и болтать без умолку, буду до гроба любить своего мужа пылкой и страстной любовью. Буду любящей, а не нетерпеливой матерью. Я думала, что все эти планы вполне реальны.

Сегодня у нас прекрасный денек, солнечный и теплый. Вчера Джек купил себе яхту, чему радуется как ребенок. Скоро отправимся в плавание! Думаю, будет весело.

Целую,

Мама так никогда и не дописала свои “Воспоминания”. Воспоминания, воспоминания, воспоминания. Потерянные, незаконченные. Воспоминания, которые болезнь отняла у нее. Как будто бог решил предсказать маме ее будущее. Но я не заметила его знаков. Я была слишком занята, чтобы оценить, как важен этот шаг – мемуары. Даже не уверена, что прочла это ее письмо – не помню. Я предпочитала думать, что мама, отделавшись наконец от детей, перешла в самую приятную для себя стадию жизни и теперь может полностью посвятить себя творчеству. Разумеется, я понятия не имела, что происходило с ней на самом деле, и не очень-то рвалась узнать. У меня были другие заботы.

Иногда в доме так тихо! Даже непонятно, как и почему в доме может быть так тихо. Я брожу по нему, словно пытаясь отыскать хоть малейший звук. Говорю с котами, с каждым по очереди или со всеми сразу. Выглядываю в окна, осматриваю двор, проверяю бассейн – свет включен или нет? Куда же делись все те и все то, от чего дом наполнялся шумом? Я не прочь побыть одна, мне нравится одиночество. А когда становится слишком одиноко, я выхожу из дома, сажусь в машину и отправляюсь на прогулку.

Спустя десять лет, проведенных в Нью-Йорке, я не разучилась видеть прекрасное – как, например, фотография “Женщина, вид сзади”, [9]выставленная в Метрополитен-музее. На что же смотрела эта женщина с фотографии? Меня снедало любопытство. Снимок – вернее, даже дагерротип – был сделан в девятнадцатом веке, но это никак не ощущалось. Трудно было поверить, но женщина, отвернувшаяся от камеры, ясно давала понять: видеть – гораздо интереснее, чем быть увиденным. Меня всегда вдохновляли такие снимки – которые пробуждали чувства, но ничего не объясняли. С годами это не изменилось, и я до сих пор читаю книги вроде “Сейчас – это тогда”, “Сны наяву” и “Не в розыске”, [10]– произведения творческих личностей, которые сумели протоптать тропинку в мире своего воображения.

Марвин Хейфер Манн, глава компании “Кастелли графикс”, устроил небольшую выставку фотографий, с которой я объездила всю страну. Серия снимков, на которых я запечатлевала холлы отелей, носила название “Забронировано”. В нее я включила фотографии опустевшего и полуразрушеного отеля “Амбассадор”, в котором маму когда-то наградили титулом “Миссис Лос-Анджелес”; снимки “Стардаста”, на конференции в котором папа спустил кучу денег; а также “Фонтенбло” в Майами-Бич; “Пьер” в Нью-Йорке; “Билтмор” в Палм-Спрингс.

Спустя несколько лет мы с Марвином решили совместными усилиями выпустить альбом с рекламными фотографиями, сделанными для продвижения старых фильмов. Нам пришлось объездить весь Лос-Анджелес в поисках постановочных кадров с актерами, изображавшими сцены из “Юга Тихого океана”, “Лэсси” и “Больше, чем жизнь”. Просматривая тысячи цветных диапозитивов, я не могла не думать о том, что произошло с изображенными на них людьми – Джоан Кроуфорд, Джеймсом Мейсоном, Аннет Фуничелло и даже Элвисом. Вялые и безжизненные, словно восковые фигуры, они были похожи на чучела с тех снимков, что я делала вместе с Ларри.

Мне казалось, что это сравнение – не так глупо, как кажется на первый взгляд. Мысль о сходстве актеров со старых снимков с чучелами заставила меня вспомнить высказывание Роя Роджерса: “Когда я помру, выпотрошите меня да сделайте чучело посимпатичнее”. Поэтому я и назвала этот альбом “натюрморт” – от французского nature morte , что значит “мертвая природа”. Моим любимым снимком из этой серии стала фотография Грегори Пека из фильма “Человек в сером фланелевом костюме”. Я даже написала о ней во введении к книге.

Сложно любить кого-то, кого ты никогда не знал. Зато мечтать о ком-то, кого ты идеализировал так долго, что уже почти полюбил, – легко и просто. Считается, что, взрослея, мы учимся отделять реальность от фантазий. Например, я прекрасно понимаю, что Грегори Пек никогда не станет мужчиной всей моей жизни. Нормальные люди, повзрослев, осознают, что в их жизни Грегори Пек будет лишним. Но если Грегори Пек хоть раз по-настоящему до вас дотронется – как дотронулся он однажды до меня, – он останется в вашей жизни навсегда. Его идеальный образ идеален во всем. Он – воплощение мечты. Он – все то, о чем вы мечтали в юности.

После публикации “Натюрмортов” я получила письмо от Грегори Пека, которому альбом не понравился. Он нашел его претенциозным и глупым. Кроме того, ему не понравилось, что его сравнили с чучелом. “Очень надеюсь, – писал он, – что эта ужасная безвкусная идея – плод не вашего воображения. Кстати, введение мне также показалось на редкость пошлым”.