Максим Гуреев - Альберт Эйнштейн. Теория всего

Следовательно, этим чувством обладают немногие, избранные, к которым, разумеется, ученый причисляет себя, решительно отмежевываясь при этом от остальных, или, как он писал ранее, от «сброда».

Теперь нахождение перед восхищенной аудиторией не приносит ему былого удовлетворения, потому что он понимает, что подавляющее большинство этих людей не понимают сути того, о чем он говорит, и от этого ему становится невыносимо тоскливо.

Образ пастыря-проповедника его более не прельщает.

«Чем дальше продвигается духовная эволюция человечества, тем более определенно мне представляется, что путь к истинной религиозности проходит не через страх жизни, страх смерти и слепую веру, но через стремление к рациональному знанию. В этом смысле я верю, что священник должен стать учителем, если он хочет оправдать свою высокую образовательную миссию».

Читая эти слова Эйнштейна, вспоминаешь слова Ф. М. Достоевского (любимого писателя Эйнштейна), которые якобы слышит Раскольников: «За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика!»

Действительно, арифметика рационального знания исключит ошибки, восстановит попранную логику, просветит тысячи и тысячи людей, находящихся во тьме неведения и невежества.

Да, с точки зрения академического знания, это так. Но с точки зрения живой и парадоксальной жизни, увы, нет. Так, спасая других, можно погибнуть самому, а указывая другим, как правильно и безошибочно жить, слишком часто не знаешь, что делать со своей жизнью и с жизнью своих родных.

Потрет Эльзы Эйнштейн. Фотограф Уильям Сперр. Пасадина, февраль 1931 г.

Вскоре после переезда Эйнштейнов в Принстон из Парижа пришла страшная весть: старшая дочь Эльзы Илза тяжело больна и умирает. Обратно в Америку Эльза вернулась уже с пеплом дочери. Вскоре, не перенеся этой утраты, Эльза заболела, у нее диагностировали поражение сердечной мышцы, тяжелую почечную патологию и болезнь глаз.

20 декабря 1936 года ее не стало.

Все произошло так быстро и безжалостно, что Эйнштейн даже и не успел понять, что остался совершенно один. Может быть, именно по этой причине в его жизни ничего не изменилось, по крайней мере внешне. Обязательные ежедневные прогулки на свежем воздухе, работа в институте, общение с коллегами, общественная деятельность.

Из письма сыну Гансу Альберту, написанного вскоре после кончины жены: «Но пока я в состоянии работать, я не должен и не буду жаловаться, так как работа – это единственное, что наполняет жизнь смыслом».

И еще одна цитата. На сей раз это отрывок из письма сестре Майе Эйнштейн: «Как и в юности, я сижу здесь бесконечно, думаю, делаю расчеты, надеясь добраться до глубоких тайн. Так называемый Большой мир, то есть людская суета, притягивает меня меньше, чем когда-либо; с каждый днем все больше превращаюсь в отшельника».

Принстонское отшельничество, разумеется, можно было назвать относительным.

Потоки писем и приглашений не переставали поступать к нему. Другое дело, что теперь далеко не на все он имел возможность и желание отвлекаться.

Пришедшее письмо от графини Александры Львовны Толстой, естественно, не прошло мимо ученого. Дочь великого русского писателя обращалась с просьбой к великому ученому и лауреату Нобелевской премии подписать письмо с осуждением Большого террора в СССР.

В этом письме, составленном американским журналистом Исааком Доном Левиным, были такие слова: «Почему не слышны голоса сотен либералов и радикалов, с такой готовностью присоединившихся к буре протестов против кровавой “чистки”, проведенной Гитлером в июне прошлого года? Почему эти мнимые защитники человеческих прав хранят необъяснимое молчание по поводу кровавой средневековой бани, устроенной Сталиным?

Неужели в нашей стране нет ни одного общественного органа, способного выразить отвращение американцев к варварской “чистке” советского правительства?»

Зная о симпатиях Эйнштейна к коммунистическим идеям, о его восхищении Лениным, а также о его дружбе с рядом советских руководителей, ответ можно было предугадать. Но в США надеялись (и графиня Александра Толстая в первую очередь) на то, что ученый, на себе ощутивший все варварство нацистского тоталитаризма и резко осуждавший любой политический режим, попирающий свободу гражданина, изменил свое мнение.

Надеялись зря, потому что свое мнение ученый не изменил.

Ответ Эйнштейна тогда поразил многих.

Вот он целиком:

«Дорогой г-н Левин,

Вы можете себе представить, как я огорчен тем, что русские политики так увлеклись и нанесли удар по элементарным требованиям справедливости, прибегнув к политическому убийству. Несмотря на это, я не могу присоединиться к Вашему предприятию. Оно не даст нужного эффекта в России, но произведет впечатление в тех странах, которые прямо или косвенно одобряют бесстыдную агрессивную политику Японии против России. При таких обстоятельствах я сожалею о Вашем начинании; мне хотелось бы, чтобы Вы совсем его оставили. Только представьте, что в Германии много тысяч евреев-рабочих неминуемо доводят до смерти, и это не вызывает в не-еврейском мире ни малейшего движения, никто не встает на их защиту. Далее, согласитесь, русские доказали, что их единственная цель – ощутимое улучшение жизни русского народа; тут они уже могут продемонстрировать значительные успехи. Так зачем обращать общественное мнение народов исключительно на грубые ошибки режима? Разве не вводит в заблуждение подобный выбор?

Казалось бы, ученый остался верен своим прежним симпатиям к стране победившего социализма и ее вождям, точнее сказать, продолжил настойчиво верить в то, что людей можно и нужно осчастливить в принудительном порядке, если она сами не могут и не понимают того, что им «жить станет лучше, жить станет веселее».

Но, с другой стороны, как только теоретические абстракции переходят в плоскость человеческих взаимоотношений, когда арестовывают и расстреливают твоих родных, близких или друзей, вся «арифметика» тут же теряет всякий смысл, а идеальное уравнение перестает решаться.

Известно, что в начале 1930-х годов многие немецкие физики покинули Германию, протестуя против политики антисемитизма и антикоммунизма, которая активно насаждалась нацистами в их стране.

Кто-то тогда уехал за океан, а кто-то в СССР.

Имея тесные дружеские контакты с советскими физиками, в частности с академиком А. Ф. Иоффе, Альберт Эйнштейн помог получить место в харьковском Физтехе двум талантливым физикам-теоретикам: Александру Вайссбергу (в России его звали Александр Семенович) и Фрицу Хоутермансу. Первый оказался в СССР в 1931 году, а второй в 1935-м. Коммунисты, поклонники идей Маркса, как это тогда называлось – «друзья Советского Союза», Вайссберг и Хоутерманс активно включились в работу (они работали на Опытной станции глубокого охлаждения при УФТИ – Украинский физико-технический институт), но в 1937 году оба были арестованы как «немецкие шпионы», а Александра Семеновича еще обвинили и в том, что он готовил покушение на товарищей Сталина и Ворошилова.