Татьяна Купер - Династия Тюдоров

Тем временем, утром 3 февраля, мятежники уже дошли до предместья Лондона на правом берегу Темзы. На военном совете они решили переправиться через реку и идти к западным воротам, которые, по заверениям Уайетта, распахнут его местные союзники. Но он ошибся. Люди из лондонского ополчения заняли позиции на Лондонском мосту и преградили мятежникам вход в город, а перед городской стеной Сити уже стояли правительственные отряды. В этой ситуации Уайетт так и не решился на штурм, и около пяти часов вечера, после нескольких стычек, его войско отступило на запад, а сам он вскоре сдался на милость победителей.

В западных предместьях Лондона начались массовые аресты. Лишь немногим удалось бежать, и почти все видные участники этого похода были арестованы и доставлены в Тауэр. Кентские тюрьмы тоже быстро переполнились, и каратели только ждали сигнала из Лондона. Но готова ли Мария к массовым казням, или же она предпочтёт помиловать рядовых мятежников? Ее кузен Карл V призывал Марию проявить к ним милость, но жёстко покарать зачинщиков. Она тоже склонялась к этой мысли. Ведь народ ее всё-таки поддерживает, и восстание Уайетта – дело немногочисленных «еретиков и агитаторов». Поэтому когда к Марии под конвоем привели около шестисот осужденных, скованных по двое и по трое, она, к восторгу лондонцев, отпустила их на свободу.

А главного организатора восстания Томаса Уайетта-младшего казнили 11 апреля 1554 года в Тауэр-Хилле. Перед смертью ему позволили произнести речь, в которой он защищал невиновность Елизаветы и Эдуарда Куртене. Палач сумел обезглавить его с первого удара, а затем его четвертовали. Тело казнённого зачинщика проволокли по улицам Лондона, а голову выставили на шесте. Вместе с ним было казнено еще 90 человек, многие из которых были подвешены, выпотрошены и четвертованы. Восстание оказалось совершенно губительным для всей семьи Уайеттов – они потеряли все титулы и земли, включая фамильный замок Аллингтон. И только когда протестантка Елизавета, их дальняя родственница, взошла на престол в 1558 году, все титулы и земли были возвращены.

Сам же Эдуард Куртене, граф Девон, которого прочили в короли, так и не принял в заговоре активного участия. По мнению его биографа Джеймса Тейлора, проживший половину жизни в тюремной камере Куртене вряд ли рискнул бы своей долгожданной свободой. Он окончательно выбыл из борьбы 21 января, когда Стефан Гардинер вызвал его к себе и учинил ему жёсткий допрос. Епископ убедил Куртене разорвать все связи с заговорщиками и затаиться, а затем уничтожил компрометирующие его документы. Однако в «черный понедельник» 12 февраля (в день казни леди Джейн Грей) он все-таки был арестован и отправлен в Тауэр. В его доме были найдены «подозрительные облачения» – оружие и одежды, но следствие так и не сумело собрать убедительных доказательств его виновности. Тем временем на улицах Лондона нарастало недовольство карательными действиями Марии, и содержание Куртене в Лондоне стало для нее чересчур опасным. В ночь на 25 мая 1554 года его перевезли из Тауэра в замок Фотерингей в Нортгемптоншире, а через год была проявлена очередная «королевская милость» – его отправили в изгнание за границу, обеспечив за ним постоянный полицейский надзор. Он стал единственным эмигрантом периода Марии Тюдор, высланным из страны.

В ноябре того же года он написал письмо из Брюсселя, в котором умолял разрешения вернуться в Англию – для того, чтобы выразить свое уважение Марии и своей матери Гертруде Блаунт. Женщины по-прежнему были близкими подругами, но Девон окончательно потерял доверие своей бывшей покровительницы, и в просьбе ему было отказано. Он все еще оставался графом Девоном и сохранил все свои права и земли, но потерял единственно ценное право – ступить на английскую землю.

Вначале Куртене жил в Брюсселе и неотлучно находился при дворе Карла V. Правда, выполнять какие-либо серьезные поручения он не мог: усилившаяся болезнь ног требовала немедленного лечения, в чем ему отказали. Его по-прежнему боялись как потенциального наследника английской короны, и брюссельские испанцы даже начали его открытую травлю. Он всерьез опасался за свою жизнь, но покинуть Брюссель ему было дозволено только в ноябре 1555 года, да и то под надзором имперских чиновников.

Затем Куртене пытался жить в Венеции частной жизнью эмигранта, но стал фокусом внимания нескольких английских протестантов, как их называли «ссыльных Марии», живущих в республике. И когда весной 1556 года правительство Марии раскрыло очередной заговор, слуги Эдуарда были арестованы и подвергнуты допросам и пыткам, а за ним самим была устроена слежка. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы в конце августа в Венеции не вспыхнула чума. Куртене решил покинуть город и отправился в наёмном экипаже в Падую. Но так как накануне он неудачно упал с лестницы и повредил больную ногу, в Падую он приехал уже серьезно больным, и 18 сентября умер. Там его и похоронили. Из тридцати лет своей недолгой жизни он шестнадцать лет провел в тюрьме и более года в изгнании. Ему так и не суждено было жениться ни на одной из английских королев, которые теперь не желали с ним иметь ничего общего. Елизавета считала его виновным за свое заключение, и терпеть не могла, когда при ней упоминали даже его имя.

Но настоящей трагедией восстание обернулось для «королевы девяти дней» Джейн Грей и ее семьи. Само существование девушки делало ее центром любого протестантского сопротивления, хотя она не имела к восстанию никакого отношения. Но, под давлением агентов папы Юлия III, Мария решила от нее все-таки избавиться. Казнь Джейн была назначена на 9 февраля 1554 года, но посланный к ней проповедник Джон Фекенхэм выпросил три дня отсрочки, рассчитывая вернуть Джейн в католичество и «спасти ее душу». Однако бедная женщина, уже простившаяся со всем земным, спасать душу отказалась, что не помешало ей подружиться с проповедником и позволить ему сопровождать ее на плаху. Утром 12 февраля первым на Тауэр-Хилл сложил голову ее муж. Когда его останки перевозили в телеге мимо тюремных апартаментов Джейн, она, увидев это жуткое зрелище, с горечью прошептала: «О Гилфорд, Гилфорд!».

Затем настала ее очередь. Перед выходом на казнь во дворик Тауэр Грин она написала на страницах молитвенника своё последнее письмо – посвящение коменданту Тауэра, заканчивающееся словами: «как сказал Проповедник, время рождаться, и время умирать, и день смерти лучше, чем день рождения. Ваш друг, Бог свидетель, Джейн Дадли». В последние минуты, когда ее привели на плаху, Джейн потеряла ориентацию и не смогла самостоятельно подняться по лестнице. Никто из ее спутников не рискнул приблизиться, и тогда ей помог случайный человек из толпы. В предсмертной речи к немногочисленным присутствующим она отказалась признать свою вину: «Добрые люди, я пришла сюда умереть, так как была осуждена по закону. Но этот приговор против меня, Ее Величества королевы, противозаконен и не согласован со мной. Перед Богом и перед вами, добрые христиане, я невиновна и по сей день». Затем она прочитала псалм 51: «Помилуй меня, Господи» на английском языке, и передала перчатки и носовой платок своей горничной.