Лидия Штерн - Как я свалила из Германии обратно в Россию

Излишне и говорить, что у господина Шлитта, наверное, было ощущение экстаза, когда он получил письменное донесение на меня от заботливого брата Ханса.

Чиновник пригласил нас сесть и спросил – конечно, без улыбки! – чем он может быть полезен. Ханс в один момент потерял свои мужество и пафос, которыми только что бряцал в коридоре, перед дверью этого кабинета. Повисшая в воздухе пауза указывала на растерянность и замешательство «бравого бойца». Потом Ханс, хорохорясь, как еще не совсем состарившийся петух, начал, запинаясь, свою речь.

Он описал ситуацию с письмом, свое удивление… Чему тут, собственно, удивляться? Иностранный комитет любит проверки и почесывает руки от удовольствия, выявляя обманы, нарушения закона и т. д. Но Хансу хотелось показать, что он-де все решает… Он же – муж, черт возьми! Кроме того, кто вообще этот господин Шлитт? Да он ему, Хансу, сопляк сраный, в сыновья годится! Недовольство Ханса было просто написано на его лице.

Ситуация была смешной… жуткой… позорной… Для меня. Мне от всего этого хотелось под землю провалиться. Но я молчала… Ханс карикатурно размахивал кулаками после драки… Его жест уже ничегошеньки не мог изменить, так как поезд тронулся, и мои акты были отложены в особую стопку с пометкой: «Выставить из страны. Срок – до 28. 01. 2001».

Продолжая спектакль, Ханс наклонился к своим ботинкам и стал развязывать шнурки, показывая, что он, пенсионер и ветеран, на особом счету, что у него вот нога болит и надо бы к его ситуации повнимательней отнестись. И нечего ему, старому, доброму человеку, свои условия диктовать! Нечего тут, понимаешь… Он знает жизнь не по книжкам. Да!..

– Господин Мюллер! – прервал Ханса чиновник. – Для нас не имеет никакого значения, кем вы приходитесь этой фрау. По результатам проверки… от одиннадцатого декабря… у нас возникли подозрения в фиктивности ваших отношений. И они подтвердились показаниями многих людей, в том числе вашего брата, Хуберта Мюллера.

Где-то на краю своего мелкоэгоистичного мышления Ханс понимал, что его брат, наверное – совсем капельку, – зашел слишком далеко. Но, к сожалению, у меня не было впечатления, что Ханс сознает всю серьезность положения в этой стране своей жены и ее сына Саши. Ханс был наивно зол на этот «идиотский» иностранный комитет, который «позволяет себе все, что ему вздумается».

Вконец разозленный, Ханс опять наклонился, чтоб завязать свои шнурки. Но хоть он и пыхтел, как старый паровоз, на чиновника эффект больной ноги не подействовал. Тогда, решив не сдаваться, Ханс набрал в грудь воздуха и грозно спросил Шлитта: «Где сидит ваш начальник?»

В кабинете, на который указал ему Шлитт, Ханс строго посмотрел на пожилого служащего за столом и сообщил, что тот вскоре получит от него письмо и что он, Мюллер, не позволит с собой так обращаться.

Со стороны, наверное, ситуация выглядела абсурдно. Такое просто не придумать! Но я не смеялась. Это была моя собственная жизнь – трагедия, которую уже никакой «муж» не мог изменить.

Здесь нужна только профессиональная и компетентная помощь юриста».

Несмотря на то, что мы с Хансом теперь находили общий язык, его адвокат настаивала, чтобы я выезжала из нашей общей квартиры, оставив «бедного, больного старика» в покое. Она аргументировала это тем, что совместная жизнь ее подзащитного с «такой женой» для него невозможна и даже опасна!

После бессмысленных усилий, поездок на собеседования в разные города и веси (а не только в радиусе пятидесяти километров, как это предпочитают делать в поиске работы немцы) я пошла на компромисс. Я больше не могла терпеть давление и хотела изменить ситуацию. Мой врач-стоматолог помог советом и дал адрес жилищного кооператива, предлагающего недорогие и частично поддерживаемые государственной дотацией квартиры.

В разговоре со моим адвокатом (флегматичная немка не дремала, а активно занималась моим делом) я выяснила, что ничего не нарушала в браке с Хансом. Я вела себя, как и подобает супруге, заботясь об общем хозяйстве, о семье, проводя время совместно и приезжая после трудной, ответственной, стрессовой работы в общую квартиру. Все байки об «отсутствии секса в браке» были актуальны скорее в семидесятые годы (иронично улыбаясь, адвокатша махнула рукой назад). С беспокойством я спросила ее о возможности сына приехать сейчас в Германию. Юристка, тепло улыбнувшись, неторопливо произнесла, что лучше все-таки подождать, пока вся переписка с иностранным комитетом «устаканится» и все, как говорится, встанет на свои места.

Читая требования адвоката Ханса, она добавила, что подобный шантаж и вся эта «старческая завихрень», какие я терпела в последние месяцы, просто невыносимы. Ни для кого! И что в этой ситуации мне действительно есть смысл выехать из общей квартиры.

– Фрау Мюллер, – говорила нараспев адвокатша, – два необходимых года вы в браке с немцем прожили? Прожили. Это факт. А на момент января 2001 года, это было уже более чем два года. Так что если супругу вздумалось куда-то уехать или исчезнуть, это не влияет на факт совместного проживания. Не говоря уже о том, что конфликты и кризисы, ссоры и непонимание, и даже исчезновение супруга возможны в любой семье, с любой разницей в возрасте. Чего в жизни не бывает!

«Мне бы такое спокойствие, как у нее, – подумала я. – Да… Об этом я могу сейчас только мечтать…»

– А аргументы с маразмом старика, которые приводит его же адвокат… – продолжала она с легкой улыбкой. – Ну… что ваш муж вначале говорит одно, а потом утверждает другое… В конце концов, он сам не знает, что ему надо и чего он хочет! Эти аргументы очевидны и вполне могут стать объяснением вашего вынужденного выезда от супруга, из общей квартиры.

Слова эти юрист распевала, как колыбельную, подобно матери, успокаивающей собственное дитя. И мне стало легче. «Мне нужно параллельно к юриспруденции курсы релаксации и психотерапии проводить, – подумала я, глядя на адвокатшу. – Такая немецкая пышечка дородненькая и такая спокойная. Просто прелесть!»

На курсах бизнес-менеджмента, проводимых одним из образовательных центров Падерборна совместно со службой занятости, планировалось из сотни отведенных на всю программу часов малую их часть уделить теории менеджмента, а большую часть времени посвятить практике – непосредственно на предприятии или фирме. Этот «трюк» использовался службой занятости, чтобы безработных и довольно квалифицированных людей – все академики! – поскорее устроить на активном рынке труда. И хотя в моей группе были и безработные немцы (педагоги, инженеры, даже профессор литературы, все старше тридцати пяти), их тоже вместе с иностранцами – мной и филологом из Франции, чей диплом германиста (просто скандал!) не признавался в Германии – служба занятости намеревалась поскорее отправить в статистику – «ящик» работающих. Таким образом, можно обновить и подправить цифры и снова закрыть этот «ящик». А тасовать карты и менять цифры в статистике было любимым, если не самым основным, занятием службы занятости Германии (а может, и всех служб занятости во всем мире?!).