Валерий Панюшкин - Ройзман. Уральский Робин Гуд

Из всех детей самым веселым был Вася девяти лет. Надышавшись бензина, он почему-то не любил лежать в состоянии между сном и галлюцинацией, а любил выбежать на улицу, танцевать на тротуаре под одному ему слышавшуюся музыку, клянчить у прохожих деньги и воровать товары у зазевавшихся магазинных грузчиков. Этого Васю Варов знал больше всех и больше всех жалел – веселый мальчишка. И милиционеры местные тоже лучше всех знали Васю, потому что он был ловчее других, воровал дерзко и больше всех беспризорников доставлял милиционерам хлопот.

И вот однажды Варов, подходя к своему офису, увидел Васю. Мальчик танцевал как всегда, напевал что-то себе под нос, в левой руке держал безусловно ворованную шоколадку, а к правому рукаву прикладывался время от времени носом и делал вдох. Мимо шли люди, и Варов видел, как сзади, быстрым шагом и стараясь оставаться незаметными, приближались к мальчику два милиционера. Несколько мгновений. Варов не успел даже крикнуть. Один из милиционеров выхватил дубинку и ударил мальчишку по ногам. Второй подхватил за шиворот. И потащили в подворотню.

Варов побежал следом, и когда добежал, милиционеров в подворотне уже не было, а мальчик горел как факел, притопывая, приплясывая и размахивая особенно ярко горевшим правым рукавом. Смеялся, кричал и пел, не только от бензинового опьянения, но и от огненной эйфории.

Варов бросился тушить мальчишку, срывать одежду, замотал в свою куртку, и через несколько часов Вася сидел уже на кухне в изоплитовском реабилитационном центре, ел гречневую кашу, а взрослые мужики-наркопотребители и их тюремщики (тоже в основном наркопотребители) стояли вокруг, приговаривали «Ешь, ешь давай» и спрашивали мальчишку, хочет ли он учиться в школе, какие у него были оценки по чтению, куда делась его мать и есть ли у Васи дом. Вася отвечал разумно, а когда явилась вдруг на столе перед Васей банка сгущенки, съел ее один и уснул.

С появлением детей, говорит Ройзман, атмосфера в реабилитационном центре радикально изменилась. Наручники остались, ими по-прежнему приковывали к кроватям реабилитантов в карантине. И бейсбольная бита «трамал» – осталась, ею по-прежнему грозили тем, кто закатывал истерики. Но атмосфера изменилась. С появлением детей наркоманы в ломке перестали позволять себе громко материться, а ключники и дежурные перестали позволять себе крики и битье.

Дядькой у детей (кроме Васи вскоре появились и другие катакомбные) вызвался быть Заяц. До этого Зайца никто не уважал, потому что он был не столько наркопотребителем, сколько наркоторговцем. Но теперь, когда после обеда Заяц усаживал детей делать уроки, сам силился вспомнить с ними, как умножают дроби и сам с ними твердил вслух «Гонимы вешними лучами», – Зайцу хотелось помогать.

А Ройзман открыл вдруг для себя неизвестное отцу девочек счастье общения с мальчишками. Сажал Васю на колени к себе за руль, нажимал потихоньку на газ, позволял рулить и подправлял потихоньку: «Пошире, пошире дугу, еще налево. Вот так, выравнивай. А про эту собаку, Вась, ты реши сразу, хорошая она или плохая, потому что если она хорошая, надо повернуть направо, пока ты ее не сбил. Правее, правее, еще правее, не бойся крутить руль».

И лучше всяких разговоров о пользе учения оказалось взять мальчишек с собой на гонки, на трофи по бездорожью. Кормить весь день бутербродами и кашей из полевой кухни, поить чаем из термоса, а к ночи уже привезти в Изоплит усталыми, заляпанными болотной грязью, спящими на заднем сиденье «Ленд Крузера».

Кажется, тогда Ройзман и не знал еще термина «педагогика приключений», но именно педагогикой приключений и занялся. Не только трофи с мальчишками, но и со взрослыми реабилитантами – тоже педагогика приключений: вот, например, сломали своими руками в цыганском поселке незаконно построенный дом одного из наркоторговцев. Махали кувалдами, упирались слегами, заваливали огромные куски кирпичной стены, кричали «навались» и «ура», когда стена упала. Педагогика приключений, как выяснилось, лучше действовала, чем педагогика насилия. И для работников Фонда все эти ночные рейды, все эти засады и облавы тоже ведь были педагогикой приключений.

Тогда, кажется, Ройзман впервые не подумал даже, а почувствовал, что людей нельзя исправить и нельзя заставить иметь смысл жизни. Но можно увлечь. Нельзя подчинить совсем, но можно мобилизовать на некоторое время.

Так это выглядело. Или теперь, десять лет спустя, выглядит так.

Когда мужчине к сорока годам, когда несколько его отчаянных начинаний подряд завершились успехом, когда его показывают по телевизору, а незнакомые люди на улицах здороваются с ним и благодарят, – начинает казаться, будто причастен к какой-то тайне, знаешь какой-то секрет и обладаешь универсальным рецептом исправления всего на свете. И будто все на свете люди должны тебя слушаться. Вероятно, именно это и произошло с Варовым в 2002 году.

Возглавляемый им Фонд исправно работал: оперативники ловили наркоторговцев, устраивали засады, громили наркопритоны. Судьи давали наркоторговцам внушительные срока. Кроме первого реабилитационного центра в поселке Изоплит, открывался второй – в Белоярске, на берегу Белоярского водохранилища. Варов показывал журналистам строящийся корпус реабилитационного центра и уверенным голосом пояснял, как именно реабилитанты будут тут заниматься трудотерапией. Стояла зима. Варов был одет в приличный костюм с галстуком, на руке у него были дорогие часы, а поверх костюма – распахнутая куртка-аляска с откинутым капюшоном. И никакой шапки. Как у Путина. Варов одевался как Путин, и в 2002 году это, вероятно, символизировало наведение порядка.

Как вдруг появилась кассета. Вероятно, враждебные Фонду милиционеры выкрали ее, переписали, скопировали и распространили по лоткам пиратской видеопродукции – домашнее видео, в котором Варов занимался сексом с женой. Ничего предосудительного не было в том факте, что человек занимается с женой любовью, однако же занимающийся сексом человек выглядит смешно, беззащитно, наивно. Нельзя заниматься сексом с тем же серьезным видом, с каким шлешь на задание оперативников или обустраиваешь реабилитационный центр. Нельзя олицетворять собою наведение порядка, если – вот же, факт! – взял своими руками, настроил камеру и, подобно прыщавому подростку, запечатлел на видео собственные фрикции. В домашнем порно нельзя быть похожим на Путина – все равно будешь похож на незадачливого порнодебютанта. И Варов был шокирован.

Недоброжелатели фонда «Город без наркотиков» тогда говорили и до сих пор говорят, что Варов потому и был так шокирован появлением этой порнокассеты, что в воровском мире открытые проявления сексуальности табуированы. Дескать, потому так и стеснялся своей голой задницы на экране, что принадлежал к преступной группировке и не знал, как после такого видео смотреть в глаза криминальным авторитетам, с которыми имел дело. Так говорят.