Валерий Панюшкин - Ройзман. Уральский Робин Гуд

Но я думаю – глупости все. Просто в этом заснятом на видео эпизоде Варов выглядел смешно, как и любой сорокалетний мужчина выглядел бы на его месте. Боролся со злом, одевался как Путин, мнил себя Джоном Гувером, и вдруг на тебе – глупая смешная оплошность.

В 2002 году глупых и смешных оплошностей Варов допустил несколько. Так всегда случается с людьми, стоит им всерьез поверить, будто они причастны к какой-то тайне, знают какой-то секрет и будто другие люди должны их слушаться. Стоит тебе поверить во что-нибудь патетическое, как глядишь – люди плюют на твою тайну, смеются над твоим секретом и всякие твои претензии на власть разрушают всего лишь словами: «Да пошел ты!».

– Да пошел ты! – так сказал Дюша, покидая кабинет Варова, хлопая дверью, размахивая руками и направляясь в кабинет к Ройзману. – Женька, ты видел?! Игореха кокаиниста на стенку повесил, охренел совсем!

И это была вторая глупая оплошность, которую Варов допустил почти одновременно с изготовлением домашнего порно. Мы уже говорили, что в своих мечтах Варов, кажется, воображал себе фонд «Город без наркотиков» разросшимся до масштабов международной спецслужбы. Про наркоторговцев Варову нравилось думать не как про горстку обнаглевших цыган и бессловесных таджиков, а как про всемирную, разветвленную и эшелонированную мафию. Нравилось собирать досье на каждого пушера и каждую наркоточку. Нравилось сводить досье в базу данных. Нравилось общаться с агентами Федеральной службы безопасности, тем более что с ментами общение складывалось через два раза на третий. Нравилось вообще понимать мир и говорить о мире в этой их шпионской парадигме. И нравились их чекистские символы, главным из которых был, конечно, Дзержинский. Вот Варов и повесил на стену в своем кабинете портрет Дзержинского, совершенно позабыв как-то, что Дзержинский, по слухам, был кокаинистом. Глупая оплошность, конечно, вешать на стену портрет наркомана в фонде, который борется с наркотиками.

На этот раз как-то помирились. Варов снял Дзержинского со стены, несколько дней думал, куда бы Железного Феликса пристроить, да так и затерял где-то в шкафу. Прошло немного времени, Дюша опять зашел к Варову в кабинет и застал там делегацию сайентологов. Сайентологи вежливо поздоровались, а Дюша заорал:

– Игореха, гони их в шею! Ты охренел? Это же сектанты!

Варов пытался объяснять, что сайентологическая церковь является международной, разветвленной и эшелонированной организацией, почти такой же, как наркомафия, но выступающей за трезвость. Он пытался объяснять, что сайентологи являются тактическими союзниками, что можно их использовать, как КГБ использовало красные бригады, а ЦРУ использовало Аль-Каиду.

Но Дюша и слушать не хотел. Он был уверен, что избавился от наркозависимости благодаря православной церкви, и потому хуже сектантов в его системе ценностей могли быть разве что только наркобарыги.

– Да пошел ты! – Дюша опять хлопнул дверью. – Женька, ты видел?! Игореха сектантов привел! Охренел совсем! Ты видел?

В этот ли раз или в другой подобный Варов не выдержал и покинул Фонд. Эта отставка казалась Варову несправедливой. Он так много сделал для Фонда, но не был оценен. Чтобы подчеркнуть значительность своего вклада в дело борьбы с наркотиками, Варов, покидая свой кабинет, забрал все: личные вещи, мебель, и даже линолеум с пола велел рабочим скатать и вынести. Вспылил, конечно, обиделся. И наверняка через несколько дней пожалел об этой своей последней смешной оплошности.

Фонд возглавил Ройзман, но, кажется, тогда еще не понимая, что даже если ты президент «Города без наркотиков», это не значит, что люди станут слушаться тебя. Сочувствие людей переменчиво, на сотрудничество можно рассчитывать через раз. Это касается и власти, и наркопотребителей, и милиции, и даже собственных сотрудников.

Теоретически любой реабилитант «Города без наркотиков» мог из реабилитационного центра уйти. Надо было только объяснить, почему хочешь уйти, и объяснить это надо было в присутствии товарищей и глядя в глаза директору реабилитационного центра Максиму Курчику. Курчик был кряжистый человек с булыжными кулаками, детской улыбкой и холодным взглядом. Он был с Уралмаша – когда говорят так, имеют в виду не завод, а район вокруг завода. Он учился с Ройзманом в одной школе, и еще мальчишкой пользовался славой человека, безусловно справедливого. То есть пускал булыжные кулаки в ход только по делу и никогда зря.

Теперь некоторые реабилитанты пытались с Курчиком говорить, но ничего не получалось.

– Я хочу уйти отсюда.

– Зачем?

– Я же больше не колюсь.

– Зачем ты хочешь уйти? Куда?

– Домой. Найду работу.

– Врешь. Ты хочешь уйти, чтобы колоться.

Реабилитант отводил глаза, а десяток таких же, как он, слышали этот разговор и понимали, что да, врет, хочет уйти, чтобы колоться, зачем же еще.

– Я плачу вам деньги. Все! Вы мне помогли. Больше я в помощи не нуждаюсь.

– Врешь. Нуждаешься. И деньги платишь не ты, а твоя мать.

И десяток наркоманов вокруг, таких же, как этот, понимали, что да, врет, нуждается в помощи, и деньги, восемь тысяч рублей в месяц за реабилитацию, платит не он, а его мать, потому что все свои деньги, какие были, он давно уж сколол.

– Вы не имеете права меня удерживать! Я свободный человек!

– Врешь! Какой ты свободный?

С этими словами Курчик клал на стол булыжные кулаки, и десяток наркоманов вокруг понимали, что нельзя считать свободным человека, который зависит от белого порошка.

Теоретически уйти из реабилитационного центра можно было, просто заявив, что хочешь уйти. Практически никто так не делал, потому что никто не мог выдержать разговор с Курчиком.

Из реабилитационного центра бежали. Сговаривались по двое, по трое. Отвинчивали спинку кровати в карантине. Ночью, когда к дверной решетке карантина подходил ключник, хватали ключника, продевали железную спинку кровати сквозь решетку, прижимали ключника за шею к прутьям. Двое держали, один отбирал ключи. Теми самыми наручниками, которые предназначались для пристегивания реабилитанта к кровати, пристегивали ключника к решетке. И бежали. А реабилитант Илья Букатин (в милицейских отчетах – Букакин) распилил решетку на окне в туалете и в ночь на 12 мая 2002 года бежал через окно вместе с другим реабилитантом, Алексеем Степановым. (Тут, кстати, расхождения еще хронологические и численные: по милицейским отчетам – 12 мая бежали двое, у Ройзмана в онлайн-дневнике написано – 17-го бежали трое.)

Милиционеры говорят, что Букатин и Степанов бежали к матери Букатина. Это было довольно глупо – бежать из реабилитационного центра к матери, которая ведь и сдала тебя в реабилитационный центр. Но наркоманы часто делают глупости. Не успел Букатин с другом добежать до дома, как туда приехали сотрудники Фонда, схватили молодых людей, запихали в багажник автомобиля, привезли в реабилитационный центр и там забили Букатина до смерти «трамалом», который к тому времени был уже не бейсбольной битой, а куском металлического кабеля в пластиковой оплетке. На кабеле не было написано «трамал», трамалом эту дубинку называли по старой памяти. Так рассказывает эту историю пресс-секретарь областной милиции Валерий Горелых.