Питер Гай - Фрейд

Оборотной стороной этого праздника были насилие и убийства. В Вене и других австрийских городах март 1938 года стал временем политических убийств – а также убийств случайных и импровизированных. Известного адвоката, социал-демократа Хуго Шпербера, который своим едким сарказмом давно провоцировал австрийских нацистов, буквально затоптали. И этот случай не единичен: в апреле Исидор Поллак, директор химической фабрики, был убит точно так же людьми из СА, которые якобы обыскивали его дом. Другие австрийские евреи, например эссеист, артист кабаре и непрофессиональный историк культуры Эгон Фридель, обманули своих палачей и убийц, лишив их добычи… 16 марта, когда штурмовой отряд поднимался по лестнице в его квартиру, Фридель выпрыгнул из окна и разбился насмерть. Этот выход из положения превратился в эпидемию: 11 марта в Вене было зарегистрировано два самоубийства, три дня спустя их число возросло до четырнадцати, причем восемь погибших были евреями. За всю весну около 500 австрийских евреев предпочли лишить себя жизни, чтобы избавиться от унижения, невыносимой тревоги или депортации в концентрационные лагеря. Смерти были такими подозрительными, что в конце марта власти сочли необходимым официально опровергнуть слухи о тысячах самоубийств после прихода нацистов к власти. Хвастаясь механической точностью, которая характеризовала гитлеровскую машину смерти, заявление информировало, что с 12 по 22 марта в Вене зарегистрировано девяносто шесть самоубийств, из который только пятьдесят напрямую связано с изменением политической ситуации в Австрии.

Той весной мысль о самоубийстве посещала даже дом Фрейда. Врач Макс Шур, которому мэтр доверял и который был близким другом семьи в эти тяжелые месяцы, рассказывал, что, когда идея бегства от нацистов уже представлялась безнадежной, Анна спросила: «Не лучше ли всем нам покончить с собой?» На это Фрейд, в свойственной ему иронической манере, возразил: «Зачем? Потому что они этого желают?» Возможно, он считал, что игра не стоит свеч, и ждал, когда упадет занавес, но все же не собирался сам задувать огонь и покидать сцену – ради удовольствия врага. Бунтарский дух, который сопровождал основателя психоанализа всю жизнь, по-прежнему жил в нем. Если он и уйдет, то на собственных условиях.

Новые власти завершили вхождение Австрии в гитлеровский рейх быстро, безжалостно и эффективно. Их деятельность в буквальном смысле слова означала: finis Austriae. Меньше чем за неделю австрийская армия, законодательство и институты превратились в немецкие отделения, и страна, которая называлась Австрией, теперь стала восточной провинцией Германии под названием Остмарк – это был сознательный архаизм. Судьи, чиновники, промышленники, банкиры, профессора, журналисты, музыканты из числа евреев – все были немедленно уволены. Уже через несколько недель опера, газеты, мир бизнеса, высокой культуры и кафе с восторгом объявляли себя чисто арийскими. Надежные и проверенные нацисты получили все важные и почетные должности. Сопротивления практически не было – даже возражений. Но любой отпор оказался бы неэффективным и иррациональным; то слабое сопротивление, которое могли бы оказать австрийцы, элитные подразделения Генриха Гиммлера, или СС, подавили испытанными временем методами. Тех, кого подозревали в противодействии нацистам или даже в мыслях о противодействии, бросали в тюрьму либо отправляли в Дахау, страшный концентрационный лагерь в Баварии. Немногим удалось сбежать за границу, но лишь затем, чтобы понять, что остальной мир не собирается вмешиваться и приходить им на помощь.

В какой-то степени защищенный своей международной известностью, Фрейд был избавлен от большей части этих ужасов, но не от всех. 15 марта, на следующий день после записи о прибытии Гитлера в Вену, основатель психоанализа отметил в дневнике, что была проведена «проверка» в его квартире и в издательстве Verlag. В офис издательского дома на Берггассе, 7, и в квартиру Фрейда на Берггассе, 19, ворвались банды добровольцев и коричневорубашечников. Они перерыли документацию Verlag, увели и целый день держали в камере сына Фрейда Мартина, но не смогли найти никаких компрометирующих документов. Мэтру повезло: из его завещания, хранившегося в офисе, можно было понять, что у него есть зарубежные счета. В квартире нежданные гости провели много времени. Возможно, их несколько смущала фрау Фрейд, безупречно владеющая собой и по-буржуазному вежливая, но это смущение не было достаточно сильным. Анна Фрейд сопроводила их к сейфу в другой комнате, открыла его и предложила не стесняться. Следующий визит нацистов, неделю спустя, стал более основательным.

К сожалению, было очевидно, что в Вене у психоанализа нет будущего. Неясным оставалось и будущее самого основателя движения. Фрейд был достаточно известным человеком и привлекал к себе внимание: западные газеты писали, что власти Палестины гарантировали ему убежище, но Австрия не выдавала паспорт. Однако в дневнике Фрейда есть сообщение о предложенной помощи: Джонс – 16 марта и принцесса – днем позже. И один, и вторая обладали немалыми возможностями – австрийцы назвали их Protektion: Джонс со своими связями в британском кабинете министров и Мари Бонапарт с ее состоянием, происхождением и родственниками королевской крови заставили задуматься даже гестапо. Из Швейцарии прислал приглашение Бинсвангер – письмо было написано иносказательным языком, которому научились те, кто вел переписку с теми, кто оказался на оккупированных нацистами территориях. «Цель моих сегодняшних строк, – писал Бинсвангер Фрейду 18 марта, – сообщить, что я приглашаю вас в любое время, когда вы пожелаете сменить атмосферу». Он заверял мэтра: «…все ваши швейцарские друзья думают о вас и всегда готовы помочь». Но еще важнее была помощь Уильяма Буллита, в то время занимавшего должность американского посла во Франции, который внимательно следил за судьбой своего соавтора. Американский консул в Вене, генерал Джон Купер Уайли, который был назначен по просьбе Буллита, действовал как его представитель на месте. Фрейду также повезло с австрийцами из числа неевреев, особенно с его хирургом Гансом Пихлером, продолжавшим относиться к основателю психоанализа как к обычному пациенту, словно окружающий мир нисколько не изменился.

Тем не менее никакой гарантии, что все эти защитники спасут Фрейда, не было. Опьяненные чередой побед и презирающие трусливые западные державы, жаждавшие мира и боявшиеся столкновений, нацисты не были склонны обращать внимание на протесты Британии, Франции или США. Воспоминания об ужасах Первой мировой войны преследовали государственных деятелей союзников и буквально парализовали их. Эти воспоминания действовали как средство умиротворения. Некоторые из наиболее радикальных нацистских политиков, такие как Гиммлер, настаивали, чтобы Фрейд и «банда психоаналитиков», все еще остававшихся в Вене, были брошены в тюрьму, но их пыл, похоже, охладил Геринг, которого поддержало немецкое Министерство иностранных дел, призывавшее к благоразумию.