Питер Гай - Фрейд

15 марта Уайли докладывал государственному секретарю США Корделлу Халлу: «Боюсь, что, несмотря на его возраст и болезнь, Фрейд в опасности». Халл передал каблограмму президенту Франклину Рузвельту, а на следующий день сообщил, что, в соответствии с инструкциями последнего, потребовал от американского посла в Берлине Хью Роберта Уилсона заняться этим делом лично и неформально, связавшись с соответствующими немецкими властями. Уилсон должен был попытаться организовать отъезд Фрейда с семьей в Париж, где его готовы принять «проинформированные президентом друзья». С тех пор судьбой мэтра непосредственно занимались высшие чиновники Государственного департамента США – Корделл Халл, его влиятельный заместитель Саммер Уэллес и американские послы в Париже и Берлине. 17 марта Уайли телеграфировал государственному секретарю, что паспорт Фрейда конфискован, но личную помощь ему обещал начальник полиции Вены. Не были лишними и энергичные напоминания Буллита немецкому послу в Париже графу фон Велцеку, что дурное обращение с основателем психоанализа вызовет международный скандал.

Одним из главных препятствий к спасению Фрейда был сам Фрейд. Эрнест Джонс, который поспешил в Вену к нему на помощь, оставил впечатляющий рассказ о том, как они «сердечно поговорили» вскоре после 15 марта, когда мэтр приводил разнообразные доводы, иногда убедительные, но по большей части не очень, почему он хочет остаться в Вене. Он слишком стар, слишком слаб – даже не сможет подняться по ступенькам в железнодорожный вагон… Он не получит вид на жительство ни в одной стране. Этот последний аргумент, признал Джонс, был не лишен оснований. В те дни, вспоминал он, почти везде безработица была настолько велика, что любая страна стремилась защитить свои рабочие места и была «ужасно негостеприимной» для предполагаемых эмигрантов. В то десятилетие, когда к власти пришел Гитлер, мир не отличался благородством: слишком многие не имели работы, чтобы к ним добавлялись другие. И многие убеждали себя, что леденящие душу слухи о преследованиях в нацистской Германии и нацистской Австрии сродни тем пропагандистским историям, которые союзники распространяли о Германии во время Первой мировой войны. Кроме того, кому нужны евреи?

После долгих препирательств Джонс все-таки уговорил Фрейда, находчиво парировав его последний довод. Видя, как один за другим опровергаются все его аргументы в пользу необходимости остаться в Вене, Фрейд высказал последнюю причину. Он не может покинуть родину, ибо это будет похоже на оставление солдатом своего поста. Джонс пишет: «Я успешно преодолел такое его отношение, проведя аналогию с помощником капитана «Титаника» Лайтоллером. Его вытолкнуло на поверхность, когда взорвался котел тонущего судна. Во время официального расследования Лайтоллера спросили, когда он покинул корабль, на что последовал ответ: «Я не покидал корабля, сэр; это корабль меня покинул». Этой историей Эрнест Джонс добился окончательного согласия Фрейда на отъезд. Успокоенный, 20 марта Джонс вернулся в Англию, чтобы воспользоваться своими связями и получить визы для Фрейдов.

С основателем психоанализа были связаны и другие трудности. 19 марта Уайли телеграфировал государственному секретарю, что Фрейд хочет взять с собой всю семью, включая свойственников, а также своего врача с семьей – всего 16 человек. Это, сообщал Буллит Уайли, значительно превышает средства, имеющиеся в его распоряжении. Он полагает, что таких денег нет даже у Мари Бонапарт. Он предложил 10 тысяч долларов, но больше выделить не мог – Буллит повторил это дважды. Уайли ответил, что Фрейд планирует ехать в Англию. Остается только вопрос о выездной визе. Это облегчило задачу, а вскоре подоспела помощь и с другой стороны. «Принцесса здесь, – сообщал Уайли Буллиту. – Миссис Берлингтон [Берлингем] тоже». Неприятный вопрос о деньгах отошел на второй план; теперь главной задачей стало добиться разрешения для Фрейдов на выезд.

На дипломатической сцене начался замысловатый телеграммный балет. Джонс мобилизовал свои связи, министра внутренних дел сэра Сэмюэла Хора и лорда – хранителя малой печати графа де ла Варра, чтобы получить вид на жительство для Фрейда и его семьи. Выдача таких документов была совсем не автоматической, а довольно трудной, но друзья Джонса обещали помочь. Однако власти нацистской Австрии не хотели оставлять в покое семью Фрейда. 22 марта Уайли отправил государственному секретарю каблограмму для Буллита, в которой сообщал, что фон Штайт, влиятельный «немецкий консультант», в Вене обсуждал вопрос «об отъезде Фрейда с Гиммлером [sic]. Я указал, что возраст и здоровье Фрейда требуют особого обращения на границе». Но в тот же день около 2 часов дня Уайли телеграфировал тем же адресатам: «Анну Фрейд только что арестовали». Когда ее увели, мэтр написал в своем дневнике: «Анна в гестапо».

Эта короткая запись скрывает волнение основателя психоанализа. Когда его дочери Анне приказали явиться в штаб гестапо в гостинице Metropole, они с братом Мартином, который ждал такого же вызова, обратились за советом к доктору Шуру, вполне резонно полагая, что на них могут оказать меры физического и морального воздействия. А может быть, они вообще не выйдут оттуда живыми. «По их просьбе, – вспоминал Шур, – я снабдил их достаточным количеством веронала и обещал позаботиться о Фрейде». Впоследствии Шур отметил, что это был самый ужасный день.

С такой оценкой никто не стал бы спорить. «Я отправился на Берггассе и оставался с Фрейдом, – вспоминал Шур. – Часы, казалось, тянулись невыносимо долго. Тогда я единственный раз видел Фрейда в глубокой тревоге. Он расхаживал взад-вперед по комнате и постоянно курил. Я пытался успокоить его, как только мог». Тем временем в гестапо Анна не теряла самообладания. «Она была достаточно умна и сообразила, – пишет ее брат Мартин, – что опаснее всего прождать в коридоре до закрытия дверей. В этом случае, подозревала она, ее просто выведут с остальными еврейскими заключенными и, не разбираясь, депортируют или расстреляют». Подробности остались неизвестными, но Анна, похоже, сумела подключить своих влиятельных друзей и добиться вызова на допрос. В гестапо хотели узнать о международной организации, членом которой она состояла, и Анне удалось убедить немцев, что Международная психоаналитическая ассоциация представляет собой абсолютно неполитическую, чисто научную организацию. В семь часов вечера Уайли отправил государственному секретарю добрую весть для Буллита: «Анну Фрейд освободили» [309]. По свидетельству Шура, в тот вечер ее отец позволил себе проявление чувств.

Этот случай убедил Фрейда – даже больше, чем красноречие Джонса, – что пора уезжать. «В эти мрачные времена две перспективы ободряют меня, – писал он чуть позже сыну Эрнсту, – воссоединиться со всеми вами и умереть на свободе». Но за свободу нужно было заплатить немалую цену, подвергнувшись чему-то вроде бюрократического грабежа, на котором специализировались нацисты. Никто не мог легально покинуть нацистскую Австрию без Unbedenklichkeitserklärung – дословно свидетельства о благонадежности, которое выдавалось потенциальному эмигранту только после уплаты пошлин, искусно изобретаемых и множимых правящим режимом. 13 марта правление Венского психоаналитического общества рекомендовало немедленную эмиграцию всем евреям и постановило, что местонахождением этого общества будет любое место, которое определит Зигмунд Фрейд. Один из неевреев, Рихард Штерба, отказался возглавить «арийскую» психоаналитическую организацию и предпочел разделить судьбу своих еврейских коллег – тоже отправился в эмиграцию.