Питер Гай - Фрейд

 Как нам известно, он сравнивал свою технику лечения с раскопками погребенного города еще в 1895 году, обсуждая историю болезни своей пациентки Элизабет фон Р. (См.: Studies on Hysteria, SE II, 139.) Другой эпизод, который Фрейд отметил восклицанием «прекрасно!», свидетельствует о его сильных антирелигиозных чувствах: «Если спасение [Ганольду] принесла вера, ему пришлось повсюду сталкиваться со значительным количеством непонятных вещей» (Gradiva, 140. Freud Museum, London). Авт.

 Спустя почти три года Фрейд объяснял «человеку с крысами» работу вытеснения на этом же примере. Авт.

 В конце 20-х годов прошлого столетия он повторил эту мысль в своей часто цитируемой фразе: «К сожалению, перед проблемой писательского творчества психоанализ должен сложить оружие» («Dostojewski und die Vatertötung» [1928], GW XIV, 399 / «Dostoevsky and Parricide», SE XXI, 177). Авт.

 Слово «знаменитый» (famous) является примером иногда встречающихся у Фрейда ошибок из-за однокоренных английских слов. Очевидно, он имел в виду famos, что в переводе с немецкого означает «замечательный» или «превосходный», но не «знаменитый». Авт.

 Перевод немецкой фразы звучит так: «Инфантильное возвращение тотемизма»… Каждый внутренний барьер вытеснения есть историческое последствие внешнего препятствия. Поэтому: интернализация сопротивлений, история человечества отложилась в характере сопротивлений, которые сегодня являются врожденными». Авт.

 Подобно Огюсту Конту почти за 100 лет до него, Фрейд постулировал три стадии мышления – анимистическую (мифологическую), религиозную и научную. (См.: Totem and Taboo, SE XIII, 77.) Эта схема предполагает последовательность во времени и иерархию ценностей. В то время, когда Фрейд работал над своей книгой, и еще в большей степени в последующие за публикацией «Тотема и табу» десятилетия специалисты в области антропологии культуры отвергали эту схему, зачастую с презрением. Авт.

 Эту альтернативу предлагали не только психоаналитики. Как выразился американский антрополог Альфред Л. Кребер, заново оценивая «Тотем и табу» (впервые он написал рецензию на книгу в 1920 году), «определенные психические процессы могут иметь важное значение и находить выражение в человеческих институтах» («Totem and Taboo in Retrospect», American Journal of Sociology, LV [1939], 447). Авт.

 «Этой конструкции я придерживаюсь еще и сегодня, – писал Фрейд в конце жизни. – Мне не раз приходилось слышать резкую критику из-за того, что в более поздних изданиях книги я не изменил своего мнения после того, как современные этнологи единодушно отвергли построения Робертсон-Смита и выдвинули другие, полностью отличающиеся теории. Я должен возразить, что мне хорошо знакомы эти мнимые достижения. Но я не убежден ни в правильности этих новшеств, ни в заблуждениях Робертсон-Смита. Возражение – еще не опровержение, новшество – не обязательно прогресс». Далее мэтр несколько виновато заключает, чтó предполагает не проанализированный элемент его размышлений на эту тему: «Но прежде всего я не этнолог, а психоаналитик. У меня было право выбрать из этнологической литературы то, что я мог использовать для аналитической работы» (Der Mann Moses und die monotheistische Religion. Drei Abhandlungen [1939], GW XVI, 240 / Moses and Monotheism, SE XXIII, 131). Авт.

 «Психоаналитическая характерология, – писал Отто Фенихель в своем классическом учебнике 1945 года, – является самой молодой ветвью психоанализа», поскольку психоанализ начинается с «изучения невротических симптомов, то есть с явлений, которые враждебны эго и не вписываются в «характер», привычную схему поведения. И лишь приняв во внимание поверхностный психический опыт, психоанализ может прийти к пониманию, что не только необычное и внезапное психическое состояние, но и обыкновенные типы поведения, такие как манера любить, ненавидеть и действовать в разных ситуациях, могут быть поняты генетически как обусловленные бессознательными кондициями». Это условие возможности систематического аналитического исследования характера ( Fenichel O. The Psychoanalytic Theory of Neurosis [1945], 463). Авт.

 Отношения между психологией личности и социальной психологией Фрейд рассматривает в работе «Психология масс и анализ «Я». Авт.

 В работе «Введение в нарциссизм» сводились счеты и с Юнгом, хотя, как заметил Абрахам после прочтения черновика, Фрейд мог бы еще отчетливее подчеркнуть разницу между «терапией Юнга и психоанализом» ( Абрахам Фрейду, 2 апреля 1914. Freud – Abraham, 165 [169]). Авт.

 Прослеживая корни сексуальной энергии – либидо – в детстве, утверждал Фрейд, психоаналитики были вынуждены разделить его первую стадию, аутоэротизм, на две. В первой ряд независимых, неполных сексуальных влечений ищет примитивного удовлетворения в теле, тогда как во второй стадии сексуальные влечения, уже объединенные, воспринимают «Я» как объект. Именно эта вторая фаза и есть «нарциссизм». (См.: Totem und Tabu, GW IX, log/Totem and Taboo, SE XIII, 89.) Авт.

 Самым оскорбительным пунктом списка был, разумеется, пункт «женщины», в чем признавался сам Фрейд: «Наверное, нелишне будет заверить, что, изображая в таком виде женскую любовную жизнь, я далек от какого-либо стремления принизить женщину». И отвергал малейший намек на такого рода тенденциозность («Narzissmus», GW X, 156 / «Narcissism», SE XIV, 89). Авт.

 Почти за три десятилетия до этого, во время пребывания в Париже, Фрейд изображал себя патриотом, противопоставляя легкомысленным жителям столицы Франции, но даже тогда его лояльность была не безоговорочной. Как мы помним, он заявлял, что не является патриотом Франции, Австрии или Германии – он еврей. Авт.

 Два брата, которые были во многом согласны друг с другом, по-разному относились к Англии. Зигмунд Фрейд, как нам известно, ею восхищался. Его чувства разделял сын Мартин. «Известие, что Англия присоединилась к нашим противникам, – писал он отцу через два дня после объявления войны, – было ожидаемым, но это все равно сильный удар по нашим чувствам, – и спрашивал главное: – У тебя есть новости от Аннерль?» ( Мартин Фрейд Фрейду , 6 августа 1914. Музей Фрейда, Лондон.) Авт.

 Признаки этой лихорадки проявились даже у тех немногих, кто, подобно Артуру Шницлеру, героически отказывался менять свою гуманность на этот легкий, одурманивающий патриотизм. Фриц Виттельс вспоминал о том, как повстречался со Шницлером после одной из редких побед австрийцев над русскими и поразился тому, что этот самый суровый из писателей был растроган и доволен: «Он сказал мне: «Вы знаете, как сильно я ненавижу в Австрии почти все, но, когда я прочел, что угроза русского вторжения миновала, мне захотелось опуститься на колени и поцеловать нашу землю» ( Wittels .Wrestling with the Man, 5). Это было не шовинистское возбуждение, а нечто вроде неприязни к русским, которую разделяли почти все австрийцы, в том числе Фрейд. Авт.