Питер Гай - Фрейд

Вне всяких сомнений, начинание Фрейда требовало определенной секретности. Он без ограничений документировал возбуждающую силу сексуальных желаний и сексуальных конфликтов у других людей, но отказывался с такой же неограниченной свободой исследовать связанное с либидо происхождение собственных снов. За нерешительность в раскрытии своего прошлого и своих сновидений ему пришлось расплачиваться некоторой сыростью материала. Впоследствии отдельные, самые внимательные читатели Фрейда, в основном коллеги-психоаналитики, были довольно сильно удивлены его сдержанностью в анализе собственных снов. Карл Абрахам прямо спрашивал Фрейда, намеренно ли он не закончил толкование сна об инъекции Ирме (к концу описания сексуальные аллюзии основателя психоанализа казались все более навязчивыми). В доверительной манере, характерной для первых психоаналитиков, Фрейд ответил искренне и прямо: «Это просто какая-то мания сексуального величия. Три женщины: Матильда, София и Анна – это три крестные матери моих дочерей, и все они мои!» Не менее проницательным оказался Карл Г. Юнг. Получив предложение прокомментировать готовящееся третье издание «Толкования сновидений», он назвал поверхностной интерпретацию Фрейдом собственных снов и снов своих детей. Фрейд и его ученики, прибавил Юнг, совсем не учли «важный (личный) смысл», «связанную с половым влечением динамику» таких сновидений, как сон об инъекции Ирме, а также «личное и болезненное в собственных сновидениях». Он посоветовал Фрейду использовать один из снов его пациентов, «в котором безжалостно раскрыты истинные мотивы». Фрейд согласился и пообещал внести правку, но полной откровенности воспротивился: «Читатель не заслуживает, чтобы я еще больше раздевался перед ним». На самом деле ни один из интригующих намеков на его эротическое прошлое, к исследованию которых подталкивал коллега, не нашел отражения в последующих изданиях. Одно из противоречий, пронизывающее «Толкование сновидений», – это столкновение между саморазоблачением и самозащитой. Но Фрейд не считал, что нежелание еще больше раздеваться перед публикой каким-то образом мешает изложению его теории.

Учитывая важную роль детерминизма в мышлении Зигмунда Фрейда, совершенно естественно, что при исследовании сновидений он собирал материал о том, что сам называл психопатологией обыденной жизни. Результаты его не удивили: обычная, «нормальная» патология дала ему практически неисчислимое количество «случаев», которые, как показал анализ, были вовсе не случайными. Неправильно произнести знакомую фамилию, забыть любимое стихотворение, загадочным образом положить предмет на другое место, запамятовать заказать букет цветов на день рождения жены – все это сообщения, буквально умоляющие о расшифровке. Это ключи к желаниям и тревогам, в которых человек не в состоянии признаться даже себе. Такие находки еще больше укрепили безусловное уважение Фрейда к принципу причинности. Диагностическая польза от его вывода более чем очевидна. Предлагая научное объяснение на первый взгляд беспричинных и необъяснимых событий, его метод показывает – призывая в свидетели самые обычные явления – тайный порядок, управляющий человеческой психикой.

Фрейд, похоже, заинтересовался теоретическим значением ошибок и промахов в конце 1897-го, когда никак не мог найти адрес, который ему был нужен для визита в Берлин. Он привык анализировать собственный опыт, но в те годы, посвященные самоанализу, был особенно восприимчив к малейшему намеку на хитрые, окольные пути психики. С лета 1898 года Фрейд включал в свои отчеты Флиссу забавные примеры из психопатологии собственной обыденной жизни. «Наконец я справился с пустячной проблемой, которая довольно давно не давала мне покоя», – сообщал он в августе. Основатель психоанализа «забыл» фамилию поэта, написавшего стихотворение, которое он прекрасно знал, и смог показать, что вытеснил из памяти эту фамилию по личным причинам, корни которых проследил до своего детства. За этим эпизодом последовали другие, в частности его неспособность вспомнить фамилию Синьорелли, великого художника, написавшего «Страшный суд», украшающий собор в Орвието; вместо него Фрейд вспомнил Боттичелли и Больтраффио. В процессе анализа он раскрыл запутанную сеть ассоциаций и замещений, в том числе недавний разговор о смерти и сексуальности. «Как мне заставить в это поверить?» Каким бы невероятным ни выглядел этот пример намеренной забывчивости, Фрейд посчитал его достаточно интересным и достойным публикации – в 1898 году он вместе со схемой появился в профессиональном журнале, посвященном вопросам психологии и психиатрии.

Летом 1899-го, внося правку в рукопись «Толкования сновидений», Фрейд дал пример еще более странного случая психопатологии обыденной жизни. Как ни старайся исправить книгу, писал он Флиссу, в ней все равно будет «2467 ошибок». Число выглядит абсолютно случайным: Фрейд хотел лишь сказать, что его книга неизбежно окажется испорчена огромным количеством ошибок. Но для него ни одно проявление психической деятельности не было случайным, поэтому в постскриптуме письма Фрейд проанализировал это число. Сам он высоко ценил свое маленькое расследование и год спустя попросил Флисса прислать его. Соответственно, данный случай появился в «Психопатологии обыденной жизни» вместе с пространным толкованием: Фрейд прочитал в газете об отставке генерала, с которым встречался во время службы в армии. Статья натолкнула его на мысли о собственной «отставке», и после перебирания разных чисел, которые приходили ему на ум, Зигмунд Фрейд решил, что работать ему предстоит еще 24 года. То, что стало делом всей его жизни, впервые как мысль оформилось, когда ему было 24 года, а в настоящее время ему сравнялось 43. Сумма этих чисел равнялась 67. Приставленные друг к другу, 24 и 67 давали 2467 – число, которое основатель психоанализа привел в письме к Флиссу. Другими словами, это якобы случайное число воплощало желание еще примерно двух десятков лет активной жизни.

Фрейд закончил рукопись «Психопатологии обыденной жизни» в январе 1901 года. В мае он вычитывал первые гранки книги. Она ему не понравилась, и Фрейд высказал надежду, что другим книга не понравится еще больше (!). Причиной такого отношения было не только подавленное настроение, в которое он обычно погружался перед публикацией своих работ. В книге отразилось ухудшение его отношений с Флиссом. Фрейд писал Флиссу: «В «Обыденной жизни» слишком много того, что напоминает о тебе: и явного, говорящего о твоем непосредственном вкладе, и скрытого, напоминающего о движущих мотивах. Ты подарил мне и эпиграф к ней». В целом Фрейд рассматривал книгу как свидетельство «…роли, которую ты играл в моей жизни до настоящего времени».