Питер Гай - Фрейд

Несмотря на то что с годами Фрейда все больше раздражали собрания у него в квартире, он от них не отказывался. Как можно было отказываться от резонатора собственных идей? Основатель психоанализа рассказывал о самых интересных пациентах своим сторонникам задолго до публикации историй болезни, которые вскоре стали знаменитыми. Один из таких докладов растянулся на два заседания. 30 октября 1907 года и неделю спустя, 6 ноября, Фрейд докладывал членам Психологического общества по средам о пациенте, проходившем у него курс психоанализа. «Это чрезвычайно показательный случай навязчивого невроза (навязчивых идей), – лаконично сообщал Ранк, прибавив, что, по словам мэтра, речь шла о 29-летнем молодом человеке (докторе права). Таким было зерно, из которого выросла история болезни «человека с крысами».

В следующем году, в апреле, Фрейд выступил на международном конгрессе психоаналитиков в Зальцбурге с изложением этого же случая; пациент тогда еще проходил курс лечения. Его рассказ буквально заворожил аудиторию. На Эрнеста Джонса, который только что познакомился с Фрейдом, доклад произвел незабываемое впечатление. «Изложенный без каких-либо конспектов, – писал он полвека спустя, – доклад Фрейда начался в восемь часов и подошел к концу только в одиннадцать. Но все мы были настолько увлечены поразительным рассказом, что умоляли его продолжить, и он говорил еще час. Я не замечал, как бежит время, – никогда прежде со мной такого не было».

Как и Виттельс, Джонс восхищался ораторским искусством Фрейда. Особенно его поразила разговорная манера – легкость изложения, мастерство в упорядочивании сложного материала, удивительная ясность мысли и необыкновенная серьезность. Для Джонса и остальных изложенная основателем психоанализа история болезни была настоящим пиром интеллекта и артистизма. К счастью, политическая борьба в психоаналитическом движении даже в те неспокойные времена не полностью завладела вниманием Фрейда. Он заглядывал в свою лабораторию – и не просто заглядывал.

Лабораторией Зигмунда Фрейда была его кушетка. С начала 90-х годов XIX столетия пациенты научили мэтра почти всему, что он знал, побуждая совершенствовать технику, открывая грандиозные возможности для теоретических построений, подтверждая его гипотезы, а иногда заставляя изменять или вообще отказываться от них. Это одна из причин, почему Фрейд уделял такое внимание историям болезни; они воплощали историю его обучения. К счастью, эти документы служили и для обучения других – эффективные и изящные инструменты убеждения [123]. Когда Фрейд называл случай «человека с крысами» очень показательным, то имел в виду, что он может служить учебным пособием не только для него самого, но и для его последователей. Основатель психоанализа никогда не объяснял, почему он выбрал для публикации истории болезни именно этих пациентов, а не других, но в совокупности все эти случаи составляют карту пересеченной местности невротических страданий. Они представляют собой самые творческие (и рискованные) реконструкции. Фрейд рассказывает о страдающих истерией, навязчивыми состояниями и паранойей, о маленьком мальчике, которого видел всего один раз во время лечения, а также о страдающих психозом пациентах лечебницы для душевнобольных, которых вообще никогда не видел. Субъекты этих сложных, глубоко интимных портретов – в частности, в истории болезни Доры – вышли из своих рам, чтобы, подобно персонажам знаменитых картин, романов и пьес, самим занять место на сцене жизни. Или, по крайней мере, стать свидетелями бесконечных противоречий, переплетавшихся в представлениях о морали Фрейда, его профессиональной компетентности, а также взглядах на человеческую природу, как мужчин, так и женщин.

Молодая женщина, которую весь мир знает как Дору, впервые пришла на консультацию к Фрейду летом 1898 года, когда ей было 16 лет, и начала лечение психоанализом два года спустя, в октябре 1900-го. По прошествии 11 недель, в декабре, когда бо2льшая часть анализа еще оставалась незавершенной, она прервала курс. Тем не менее уже в середине октября Фрейд сообщил Флиссу, что у него новый случай, 18-летняя девушка, и этот случай легко открывается уже существующей у него коллекцией отмычек – эротическая метафора, смысл которой он не потрудился объяснить.

В начале 1901 года, после ухода Доры, Фрейд быстро записал историю ее болезни, закончив работу 25 января. «Это – самое деликатное из того, что я до сих пор написал», – объявил основатель психоанализа, позволив себе похвалить себя, но тут же разрушил свою радость ожиданием всеобщего неодобрения. Он не сомневался, что его статья будет отпугивать еще больше обычного. «Но ведь, – прибавил Фрейд с характерной смесью самоуверенности и стоического смирения, – исполняют свой долг и пишут не на день». В конечном счете он опубликовал историю болезни Доры только в 1905 году. Эта задержка не принесла ему практически никакой выгоды: основатель психоанализа смог добавить лишь описание интересного визита, который бывшая пациентка нанесла ему в 1902 году, – визита, изящно завершившего неудачу мэтра.

Причины таких долгих размышлений до конца не ясны. У Фрейда были все основания опубликовать историю болезни Доры как можно быстрее. Поскольку он считал ее фрагментом рассказа, в котором объяснения группируются вокруг двух сновидений, то, «по существу, это продолжение книги о сновидении» – практическое применение «Толкования сновидений». Он также предложил поразительную иллюстрацию вклада неразрешенного эдипова комплекса в формирование характера Доры и ее истерических симптомов. Фрейд объяснял задержку разными причинами, в частности врачебной тайной, но все это выглядит не очень убедительно. Он был явно расстроен критическим отношением к статье своего друга Оскара Рие, а также разрушением своей самой страстной дружбы. «Я отозвал мою последнюю публикацию, – писал он Флиссу 11 марта 1902 года, – потому что прямо перед этим я утратил в тебе последнего слушателя». Эта реакция представляется несколько преувеличенной: Фрейд должен был понимать, что данный случай содержит много полезного для тех, кто интересуется психоанализом. Более того, этот случай превосходно укладывался в схему его собственных клинических публикаций. Дора страдала истерией – той разновидностью невроза, на которой было сосредоточено внимание психоанализа с середины 90-х годов ХIХ века, а фактически (со случая Анны О.) почти двумя десятилетиями ранее. Вне всяких сомнений, случай Доры имел особое, в чем-то даже сверхъестественное значение для Фрейда. Впоследствии, ссылаясь на него, мэтр постоянно переносил данный эпизод с 1900 на 1899 год – явный симптом какой-то невыявленной навязчивой идеи. Сдержанность Фрейда указывает на личные причины, по которым этот случай смущал его и по которым он воздержался от публикации.