Питер Гай - Фрейд

Ярким свидетельством того, что основатель психоанализа чувствовал себя не слишком свободно, является предисловие к его описанию случая Доры: оно необычно воинственно даже для того, кто никогда не чурался жаркой полемики. Он решился опубликовать эту историю болезни, писал Фрейд, чтобы объяснить сопротивляющейся и несведущей публике пользу анализа сновидений, а также его связь с пониманием неврозов. Не подлежит сомнению, что первоначальное название статьи, «Сновидение и истерия», как нельзя лучше отражает смысл, который вкладывал в нее Фрейд. Однако реакция на «Толкование сновидений» показала, несколько обиженным тоном отмечает он, до какой степени неподготовленными оказались специалисты к восприятию истины: «Новое же всегда вызывало изумление и сопротивление» [124]. В конце 90-х годов, говорит Фрейд, его критиковали за то, что он не предоставлял информацию о своих пациентах… Теперь же он предполагает, что его будут порицать за излишнюю откровенность. Но врач, который публикует истории болезни пациентов, страдающих истерией, должен погружаться в подробности их сексуальной жизни. Таким образом, первейшая обязанность врача – соблюдение тайны – вступает в противоречие с требованиями науки, которой необходима откровенная, свободная дискуссия. Правда, он сделал все возможное, чтобы читатели не узнали настоящее имя Доры.

Из-за такой непростой атмосферы Фрейд не был готов сразу приступить к делу. Он жаловался, что в Вене имеется немало врачей, которых отличает похотливый интерес к материалу, который он собирается представить. Они захотят прочитать «такую историю болезни не в качестве вклада в исследование психопатологии неврозов, а как предназначенный для их увеселения роман». Вероятно, так оно и было, но несколько неуместная горячность Фрейда дает основания предположить, что его отношения с Дорой были более неприятными, чем он подозревал.

Запутанные сексуальные отношения в жизни Доры могли удивить и даже шокировать самого искушенного читателя. Возможно, только Артур Шницлер, лишенные иллюзий рассказы и пьесы которого описывали сложную хореографию эротического бытия, мог бы вообразить подобный сценарий. Две семьи исполняли тайный балет потворства своим чувственным желаниям – под маской самой строгой благопристойности. Главными действующими лицами были отец Доры, процветающий интеллигентный фабрикант, страдавший от последствий туберкулеза и от сифилиса, которым заразился до женитьбы, пациент Фрейда, приведший к нему дочь, а также ее мать, судя по всему неумная и необразованная женщина, посвятившая всю свою жизнь домашнему хозяйству, и старший брат девушки, с которым у нее были напряженные отношения и который в семейных спорах всегда становился на сторону матери, тогда как Дора могла рассчитывать на поддержку отца [125]. Важную роль в драме также играли члены семьи К., с которой родные Доры и она сама были очень близки: госпожа К. заботилась об отце Доры, когда тот тяжело болел, а Дора присматривала за маленькими детьми К. Несмотря на некоторый разлад в семье Доры, на первый взгляд действующие лица этой истории принадлежали к двум респектабельным буржуазным семьям, по-дружески помогающим друг другу.

На самом деле это была лишь видимость. Когда Доре исполнилось 16 лет – она к этому времени превратилась в обаятельную и красивую молодую девушку, – будущая пациентка Фрейда вдруг объявила о неприязни к господину К., который до сей поры был ее любимым старшим другом. За четыре года до этого у нее начали проявляться некоторые признаки истерии, в частности мигрени и нервный кашель. Теперь ее недомогания усилились. У некогда живой и привлекательной девушки появился целый набор неприятных симптомов: к кашлю и истерическому шепоту (афонии) добавились периоды депрессии, иррациональная агрессивность и даже мысли о самоубийстве. В конечном счете Дора дала объяснение своему странному поведению: господин К., которого она любила и которому доверяла, во время прогулки сделал ей любовное предложение, и она, глубоко оскорбленная, дала ему пощечину. К. решительно отверг обвинение и сам перешел в атаку на девушку, заявив, что Дору интересуют только плотские утехи и она возбуждает себя чтением распутных книг. Отец Доры был склонен верить господину К. и считать обвинения дочери фантазиями. Но Фрейда, который взялся лечить девушку, удивили противоречия в рассказе ее отца, и он воздержался от каких-либо выводов. Это был самый доверительный момент в отношениях Фрейда с Дорой, которые были окрашены взаимной враждебностью, а также некоторой черствостью со стороны психоаналитика. Фрейд предложил дождаться рассказа самой Доры.

И ожидания оправдались. Как выяснилось, ее отец сказал правду лишь об одном: жена не доставляла ему сексуального удовлетворения. Однако, несмотря на адресованные Фрейду жалобы на плохое здоровье, разочарование супружескими отношениями он компенсировал страстным романом с госпожой К. Эта связь не была тайной для Доры. Наблюдательная и подозрительная девушка была убеждена, что обожаемый отец отказался поверить в ее отчаянное обвинение по собственной, непристойной причине: отдавая ее господину К., он мог и дальше беспрепятственно оставаться в связи с его женой. Однако существовали и другие подводные течения эротического характера. Рассказывая об этой незаконной связи, Дора наполовину сознательно становилась ее соучастницей. Прежде чем прервалось лечение, продолжавшееся 11 недель, Фрейд обнаружил у Доры страстные чувства к господину К., к своему отцу и к госпоже К. – и эти чувства она частично подтвердила. Детская влюбленность, инцест и лесбийские желания боролись за первенство в ее подростковой психике. По крайней мере, именно так Фрейд интерпретировал сказанное Дорой.

По мнению основателя психоанализа, аморального предложения господина К. абсолютно недостаточно для пышного букета истерических симптомов Доры, которые появились еще до того, как ее ранило недостойное поведение отца. Фрейд полагал, что даже более ранняя травма, о которой рассказала ему девушка, тоже не стала причиной истерии. Наоборот, он считал ее реакцию доказательством того, что ко времени неприятного инцидента истерия уже существовала. Когда Доре было 14 лет, за два года до того, как господин К. сделал ей непристойное предложение, он подстерег ее в своем кабинете, внезапно обнял и страстно поцеловал в губы. Реакцией Доры на это стала тошнота. Фрейд истолковал это отвращение как извращение аффекта и смещение ощущения; весь эпизод казался ему ярким примером истерии. Об эротических притязаниях господина К. Фрейд бесстрастно заметил: «…пожалуй, это была ситуация, способная вызвать у 14-летней нетронутой девочки отчетливое ощущение сексуального возбуждения», отчасти вызванное прикосновением эрегированного мужского члена к ее телу. Но Дора сместила свое ощущение вверх, к горлу.