Сергей Литвинов - Поиски такси

В «Смене» тогда работало много талантливых журналистов. Они, как и в «Лесной», делились, как правило, на две категории: одна (меньшая) – карьерист и себе на уме. Другая – талант, бессребреник, но, как правило, пьющий. Отделом творческой молодежи руководил, к примеру, Андрюша К.: красавец, умник, выпускник ГИТИСа и автор пьес, личный друг многих режиссеров и артистов, от Марка Захарова до Ярмольника и Догилевой. Он в свои тридцать лет разъезжал тогда на личном автомобиле «Москвич-2141», и это в конце восьмидесятых выглядело так, как если бы сейчас он владел вертолетом.

Спустя годы мы сойдемся с Андрюшей поближе, и я узнаю, что он, оказывается, подвержен тому же недугу, что и Валера. Страдал он им реже, но в гораздо более тяжелой форме – как говорил мой знакомый врач, «с выходом». Эскапады его были вызывающими. Как сейчас помню Андрея возле его подъезда в генеральском доме – без тапочек, но в розовых носках.

Сейчас, по прошествии как минимум четверти века, я задаю сам себе вопрос: почему же мы все тогда, журналисты, так вдумчиво пили? И причин нахожу несколько. Одна из них: работа наша была тогда, что ни говори, не бей лежачего. Времени свободного оставалось вдоволь. Судите сами: в «Лесной промышленности» норма выработки для корреспондента вроде меня составляла пять статей – нет, не в неделю, как порой приходится выдавать современным газетчикам, а в КВАРТАЛ, то есть в три месяца. Конечно, считалось (да так оно, как правило, и было), что мы тщательно работаем, проверяем и перепроверяем все цифры и факты, но чересчур загруженными назвать нас все равно было трудно.

В «Смене» я тоже от натуги не переламывался. От меня требовалось выдать один очерк в месяц. Да, для этого необходимо было съездить в командировку на неделю, затем добрать информацию в Москве или по телефону – но это, видит бог, было несложно.

Вторая причина того, что в замечательном Советском Союзе в семидесятые-восьмидесятые годы многие люди, прямо скажем, спивались, заключалась в том, что занимать свое свободное время было нечем. Для примера: как рассказал мне поэт (и бильярдист) Игорь Шкляревский, в столице в те годы имелось лишь четыре бильярдных стола. Не клуба, а именно – стола. Действовал один боулинг, в Измайловском парке. Еще один был для иностранцев, при гостинице «Космос». В кино случалось три-четыре интересных премьеры в год, и ровно столько сериалов показывало центральное телевидение. Театралы по десять раз обсасывали премьеры на Таганке – а кроме нее да театра Ленинского комсомола интересного на сцене не случалось.

Тяжкой работой, пахотой мало кто себя занимал: ради чего? Все равно не разбогатеешь, а даже если вдруг разбогатеешь – куда деньги девать? Чтобы себя занимать, люди ударялись кто во что горазд. Пышно расцвели разнообразные хобби. Техническая и политэкономическая интеллигенция массово ходила в походы: в горы, на байдарках или пешком. В одну экспедицию шли на майские праздники; второй, главной, – посвящали отпуск. В октябре, на отгулы, отправлялись в третий поход, а в промежутках, зимой, надо было чинить оборудование и снасти, доставать тушенку и копченую колбасу, монтировать любительские фильмы и писать отчеты о пройденных верстах.

Другие – те, кому посчастливилось заиметь шесть соток в дальнем пригороде, – погружались в сельское хозяйство и обустройство дачного дома, для которого ничего не продавалось, а все следовало, как изящно выражались, «достать» – то есть либо у государства украсть, либо перекупить ворованное. Встречались и совсем экзотические хобби. Например, когда я короткое время служил в НИИ, в отделе рядом со мной сидела пожилая дама, старая дева, посвятившая всю свою жизнь Георгу Отсу (к тому времени уже умершему). Она собирала все его пластинки, интервью, переписывалась с такими же, как она, оголтелыми.

Многие открывали в себе артистические таланты и посещали многочисленные народные театры и театральные студии. Иные, я в том числе, ходили в студии литературные, которые в столице имелись при каждом мало-мальски значимом Доме культуры, не говоря о тех, что функционировали при Союзе писателей или журналах «Юность» и «Крокодил». (Другое дело, что, уйдя в профессионалы, я, например, эти студии немедленно бросил.) Словом, недозагруженные (как правило) на основной работе, советские люди активно искали себя в хобби. А иные «заболевали (как строго писалось в газетах) вирусом вещизма и приобретательства», то есть доставали (а все на свете требовалось, напомню, именно достать) для украшения жилища мебельные гарнитуры, хрустальные люстры, ковры или хотя бы даже книги.

У журналистов хобби, как правило, не было. Вадим с его Пушкиным – редкое исключение из правил. Может, поэтому они (мы) столь часто заполняли свой немереный досуг водярой и портвейном.

А может, ларчик открывался проще. И причиной профессионального алкоголизма было то неловкое обстоятельство, что в пьяном виде легче было продаваться. Я хорошо помню, как в каждую статью в буквальном смысле требовалось обязательно вписывать подходящую случаю цитату из К.У. Черненко и как после его кончины спешно меняли его на Ю.В. Андропова. А потом – какое ликование было, когда Горбачев, едва пришел к власти, это требование отменил!

Как бы там ни было, но к концу восьмидесятых, освоившись в журналистике и прикрываясь перед собой, домашними и начальством замечательным щитом: «А что – я? Я, как все», – я стал керосинить, можно сказать, ревниво и вдумчиво. Постепенно начались тревожные звоночки. К примеру, однажды я собрался посидеть, поработать над очерком – который и впрямь требовалось сдавать, – а вместо этого попал на квартиру к своему начальнику Валере, как раз начавшему очередной отпуск по семейным обстоятельствам, и разделил с ним его одиночество. В другой раз мы с товарищами из редакции вдруг сорвались на ВДНХ (куда, по слухам, завезли немецкое пиво) – пива не нашли и вместо этого в чьем-то коммунальном жилище до четырех утра давились водкой (а бедная моя супруга сходила в неведении с ума). Однажды меня даже вызывал в свой кабинет и по-отечески отчитал за выпивки главный редактор «Смены», которому я дал тогда честное благородное слово больше не пить в помещении редакции. На что мои друзья-собутыльники, которым я о политбеседе поведал, сказали, что будут меня теперь высовывать из окна в туалете, чтобы я мог пить вне стен редакции – ха-ха-ха.

Советская империя близилась к закату. Гудели ветра перестройки. Из магазинов к той поре исчезло все. Водку стали давать по талонам – но нас это не останавливало.

Потом случился путч. Горбачев сказал в Форосе: «Мы летим в другую страну». И страна и впрямь менялась – это чувствовалось всей кожей.